Восемнадцать партизан комендантского взвода. Что ты, что они! Один дух, одно понятие, будто восемнадцать душ с девятнадцатой, командирской, стали одной душой.
Припекает. Снизу голоса. Постреливают, даже шалят — кто-то перекликается очередями автоматов.
В далеком просвете леса мелькают в три погибели согнутые солдатские фигуры.
Чуб оглянулся — и все взгляды на него. Каждому посмотрел в глаза, подбодрил, потребовал выдержки.
У Эммы Грабовецкого горят глаза, на щеки лег нервный румянец.
Слышен цокот кованых сапог, лошадиный храп. Ближе и ближе. Группа карателей вышла на поляну, остановилась, сбросила ношу. Многие вытирают потные лбы.
Грабовецкий побелел. Чуб больше смотрит на своих, чем на вражеских солдат.
«Выдержка, выдержка, выдержка!» — говорят его глаза.
На поляне все больше и больше немецких солдат.
Офицер подошел ближе, пристально посмотрел на скалы, снял пилотку с цветком эдельвейса и уселся на сухую, выжженную траву.
Больше ста солдат накопилось на поляне, а сзади шли и шли.
Чуб резко повернулся к своим, показал: еще рано!
Солдаты выстроились — один за одним, и Чуб резко взмахнул кулаком. И тотчас же раздалась пулеметная очередь Грабовецкого.
Ударили так, что через полминуты на поляне была сплошная каша. Сзади напирали, но по ним почти в упор ударили исаевцы — им было виднее, они находились повыше.
Всего пять минут — и вся лавина откатилась назад, да с такой прытью, что пулями не догонишь.
Партизаны добили карателей, и Чуб двинул в прорыв исаевский отряд.
— Жмите в зуйские леса — к нашим, и скорее, а мы малость подзадержимся.
Исаевцы ушли, комендантский взвод поднялся выше. Недосчитались Малкина. Его нашли на боевой позиции. Он был мертв, но ни единой раны не обнаружили, установили разрыв сердца. По всему — инженер не выдержал сверхчеловеческого предбоевого напряжения.
Чуб бросил партизан далеко назад. Он знал, что два батальона румын должны двигаться навстречу немцам. Решил ударить немедленно и по ним.
Быстро заняли рубеж, правда не очень выгодный, но румыны уже подходили.
Партизаны подпустили их метров на сто и огневым шквалом положили первую цепь, а сами не стали задерживаться, взяли влево, подошли к ущелью, вскарабкались по обрывистой скале на вершину и замерли.
Румыны открыли очень сильный огонь. Тут и пулеметы, и минометы, и горные пушки.
Вдруг им ответили с противоположной стороны, с той самой, где была поляна.
Кто же там? Неужели исаевцы? Быть не может!
Но это были немцы. Они с таким остервенением набросились на место предполагаемой партизанской засады, что совсем потеряли голову, открыли страшной силы огонь. По румынам…