— Спинной нерв сам по себе не разорван. Но он немного поврежден. Кроме того, имеет место обильное внутреннее кровотечение.
— И какой окончательный диагноз, доктор? — спрашивает Джонс.
— Окончательный диагноз следующий: она потеряла много крови и получила серьезное ранение. Она все еще в критическом состоянии. Но стабильном. — Он делает паузу, вроде как ищет слова, чтобы выразить то, что собирается сказать. — Она все еще может умереть. Вряд ли, но опасность такая существует.
Следующий вопрос задает Мэрилин. Тот самый, которого мы все так страшимся.
— А повреждение позвоночника?..
— Я думаю, все обойдется. Но… — Он вздыхает. — Стопроцентной уверенности у нас нет. Всегда есть опасность паралича.
Мэрилин прижимает ладонь ко рту. Глаза полны слез.
Я нарушаю молчание:
— Спасибо, доктор.
Он устало кивает и уходит.
— Ох нет, о Господи… — стонет Мэрилин. — Не сейчас. Я только что ее обрела, я…
Я подхожу к ней, крепко обнимаю ее, и она дает волю слезам.
Мои собственные глаза сухи. Я сгибаюсь, но не ломаюсь.
Мы возвращаемся в офис, измочаленные и печальные. Элайна и Бонни отправились ко мне домой, поскольку дом Алана временно является местом преступления. Мэрилин осталась в больнице ждать новостей о состоянии Келли. Наш уход ее не смутил.
— Достаньте его, — вот и все, что она сказала.
Джеймс стоит и смотрит в окно. Старается не встречаться со мной глазами.
Мне хочется заползти в какую-нибудь дыру, свернуться калачиком и уснуть на год. Но я не могу себе этого позволить.
— Ты знаешь, что есть особенного в стрессовом состоянии, Джеймс? — спрашиваю я.
Он молчит. Я терпеливо жду отклика.
— Что? — наконец спрашивает он, глядя в окно.
— Стресс приводит к трещине шириной в волос. Она такая вначале, но потом она расползается, и в результате что-то ломается. — Я говорю спокойно, ни в чем его не обвиняю. — Ты этого хочешь, Джеймс? Чтобы я сломалась? Чтобы я сломалась и ветер унес меня прочь?
Он резко поворачивает голову:
— Что? Нет, я… — У него такой голос, будто его кто-то держит за горло. — Просто Келли… — Он сжимает кулаки, разжимает их, глубоко вдыхает. Берет себя в руки. Теперь он смотрит мне прямо в лицо. — Я не боюсь за себя, Смоуки. Я боюсь за Келли. Ты понимаешь?
— Конечно, понимаю, — мягко говорю я. — Я тоже боялась за свою семью. Ежедневно. Мне снились кошмарные сны, в которых с ними случалось то, что на самом деле случилось. — Я пожимаю плечами. — Но Мэтт однажды открыл мне истину. Он сказал, что я делаю то, что люблю. И он был прав. Я ненавижу погоню за этими паршивцами, но я получаю удовольствие, когда они арестованы, понимаешь?