Мы могли бы погоревать вместе. И утратить наши религии, чтобы обрести их.
С тех пор я не переставал мечтать о какой–нибудь межрелигиозной «службе слез», где мы могли бы забыть о своей исключительности. Мы слишком спешим заявить: «Вспомните их историю. Посмотрите, что они творят. Взгляните, как они равнодушны. Они слишком часто творили несправедливость. Они пролили кровь». Но кого бы мы ни подразумевали, говоря «они», когда мы судим других, мы судим себя. Я не просто не могу отречься от христиан, которые веками убивали именем Бога — они мои духовные предки, без них я не был бы христианином, — но и не могу отречься от убийств, которые совершали мои мусульманские или иудейские братья, потому что и они — мой народ. Если мы, люди, принадлежим друг другу, значит, это относится и к нашим злодеяниям. Угнетали и убивали всегда только мы.
Это мы должны попросить Бога и человечество простить нас за то, что сделали они.
Слезы помогают нам быть честными. Возможно, мы сумели бы признаться, что видим в конфликтах пользу. Мы увековечиваем страх, насилие и глупость не без причины. Они помогают нам продавать что угодно — от книг до танков. Они помогают нам оставаться у власти, безнаказанно совершать преступления, скреплять обязательства наших последователей, исцелять боль наших сомнений. Терпение, диалог, смирение, служение и мир просто обошлись бы нам слишком дорого. Мы воюем не за Бога, истину, справедливость или любовь, а за землю, ресурсы и власть. Все это отчетливо видно сквозь наши слезы.
Слезы не удается сдерживать подолгу. Томас Мертон пишет о спонтанном подъеме, который охватит наш мир:
«Все мы живем в эпоху величайшей революции в истории — гигантского спонтанного подъема всего рода человеческого: не революции, спланированной и проведенной какой–то конкретной партией, народом, страной, а стихийной борьбы всех глубоких внутренних противоречий, какие только существовали в человеке, откровениям хаотических сил внутри каждого. Такой выбор нельзя сделать добровольно, его нельзя избежать»[116].
Верить — значит стремиться всей душой и строить действенные взаимоотношения с тайной. При этом можно или принять других, или забыть о них.
Наши разнообразные тайны уцелеют, но может измениться то, как мы будем хранить их.
Мы можем хранить наши тайны, чаще смеясь над собой, чаще оплакивая чужаков, чаще чувствуя вихрь для всех нас. Нам лучше быть вместе.
А когда наметятся волнение и подъем, пусть победит жизнь.