— О чём вы думаете, Уотсон? — поинтересовался он.
— Обычно вы сами мне об этом говорите. О чём я думаю, нет нужды объяснять, — ответил я, стараясь казаться беспечным. Надо подольше поиграть в эту странную шараду, понял я, чтобы уразуметь, что же на самом деле происходит, и отыскать способ вернуть друга к реальности.
Он беспощадно усмехнулся.
— Вы думаете, что я не в себе, что мне нужно как следует отдохнуть, чтобы вернуться к нормальному состоянию, так?
— В таком роде.
— Так вот, вы не правы, доктор. Как раз это и есть моё истинное лицо. Я долго блуждал во тьме и наконец прозрел.
— Понятно. То есть вы ввязались в эту дьявольскую историю с крысами и решили перейти на сторону противника.
Холмс издал дребезжащий смех.
— Да, уж вы-то умеете описывать события с чувством и выражением. Хотя, по сути, вы правы.
При этих словах сердце моё упало. Как, каким образом произошла эта перемена в поведении, да и в самой природе моего друга, было непостижимо, я лишь догадывался, что здесь так или иначе замешаны наркотики, но сильнее всего меня испугало то, насколько легко наш противник добился успеха. Я стал обдумывать, что будет, если Шерлок Холмс поставит свой талант на службу злу и превратится в моего врага.
Тут экипаж дёрнулся и остановился. Холмс приподнял штору, опустил окно, выглянул наружу.
— Ага, вот мы и приехали.
Я заметил, что уже смеркается, — выходит, я оставался в забытьи часов пять или больше. Мне послышалось, что снаружи раскрылись большие железные ворота, экипаж снова тронулся. Мы миновали большой каменный столб и въехали, как мне казалось, на широкую подъездную дорогу, после этого окно было поднято, а шторы опущены.
— Не напрягайте попусту глаза, Уотсон. Я вам и так скажу, где мы. Мы только что въехали в парк Кресент-лодж, дома моей новой приятельницы.
Через несколько секунд карета остановилась. На сей раз Холмс распахнул дверцу и повёл дулом револьвера, приказывая мне выйти. Я повиновался, он последовал за мной. Я оказался перед великолепным старинным домом, чей сложенный из светлого камня фасад местами был затемнён плющом, свисавшим странным, болезненным образом. Четыре обелиска в стиле Палладио высились, точно стражи, по сторонам каменной лестницы, которая вела к приоткрытой входной двери. В дверном проёме, выделяясь чётким силуэтом на фоне яркого света, лившегося из вестибюля, стоял высокий, статный мужчина. Мне показалось, что я признал его даже в вечернем полумраке. Он спустился по ступеням поприветствовать нас.
— Дорогой мой Холмс! — воскликнул он с энтузиазмом. — Как я рад вас видеть! Смотрю, вы явились с подарком. — Он кивнул в моём направлении.