Он слегка опамятовался, хотя и не до конца. Баронесса пронзила меня испепеляющим взглядом, руки её тряслись в бессильной ярости, однако ей хватило ума повиноваться и остаться сидеть. Я улыбнулся про себя. На миг она лишилась власти — возможности подчинять.
Я доволок Холмса до бреши в стекле, открывавшей путь к отступлению, и не без труда вытолкал наружу. Он рухнул в кустарник, росший в скрытом сумерками саду. Стук в дверь становился всё громче, и я понимал: её того и гляди выломают. В качестве предупреждения я сделал ещё один выстрел, а потом выскользнул наружу. В темноте Холмс пытался встать на ноги.
— Вам это с рук не сойдёт, — пробормотал он заплетающимся языком, всё ещё не придя в себя.
Было ясно, что, несмотря ни на что, он пока остаётся моим врагом. В таких обстоятельствах мне оставалось лишь одно, ради нашего общего блага: в противном случае мы бы снова попали в плен. Я стукнул его по затылку рукоятью револьвера. С тихим стоном Холмс погрузился в беспамятство. Сунув револьвер в карман, я перебросил своего друга, точно мешок, через плечо. Никогда ещё я так не радовался тому, что Холмс всегда проявлял умеренность в еде и отличался редкостной худобой. Свет, падавший из дома, помог мне разобрать, что мы находимся в обширном саду, среди деревьев, кустарников и розовых куп, и разглядеть в дальнем его конце ограду, за которой, по всей видимости, расстилались луга.
Я без колебаний устремился в гущу кустарника и постарался как можно дальше забраться в чащу. Без всяких церемоний сбросил Шерлока Холмса в куст рододендрона и убедился, что он надёжно скрыт от глаз. Затем вернулся на лужайку, бегом бросился к ограде и перелез через неё, старательно отпечатывая следы подошв на досках. После этого я намеренно зацепился пиджаком за торчащий гвоздь, оставив на его ржавой шляпке клок материи. А потом со всех ног — насколько позволяло молотом стучащее сердце — помчался обратно и рухнул рядом с неподвижным телом друга в зарослях кустарника. Теперь оставалось только ждать.
Из дома по-прежнему раздавался шум. Я сообразил, что дверь оранжереи, по всей видимости, выломали. Раздался полный отчаянья женский крик. Без сомнения, баронесса рыдала над трупом своей любимицы — кому-то из слуг пришлось пристрелить пантеру. Баронесса сама разожгла в животном жажду крови, и хотя изначально в жертвы пантере предназначался я, за неимением иной добычи она растерзала бы всякого, кто встал на её пути.
Через несколько минут сквозь разбитое стекло в сад вылезли шестеро мужчин с пылающими факелами.