— Бить-то надо умеючи! И сейчас же ушел.
Говорят, что некоторые вчерашние вспышки наутро могут показаться не только ненужными, но и постыдными. Однако на следующий день Назимов не раскаивался о своей выходке. Он выругал Задонова за то, что тот помешал ему еще раз ударить Владимира. Заодно он наговорил резких слов и Йозефу, защищавшему Николая.
Вечером штубендинст предложил Баки кусочек хлеба с маргарином.
— Спасибо, — буркнул Назимов, не поднимая головы. Все же хлеб взял.
— Почему такой мрачный? — спросил Йозеф.
— Не вижу причин для веселья.
— А киснуть есть причины?
— Это еще вопрос, кто киснет, — по-прежнему сумрачно проговорил Назимов. — Сижу вот, чиню робу, чтобы к господу богу явиться в полном параде.
— К богу на свидание еще рановато, всегда успеете. Нужно земные дела прежде уладить… Ешь, ешь, — подтолкнул его Йозеф. — Чего не притрагиваешься к хлебу? Поправляться надо.
— Боюсь, в горле застрянет.
— Ну и пусть застрянет, потом проглотишь. Это лучше, чем манна небесная, которой все равно не дождешься. Хлеб не простой, праздничный.
Йозеф даже улыбнулся: ведь сегодня русские с утра поздравляют друг друга с праздником, у них — годовщина Октября.
— Подыми голову, драчун этакий. Я принес тебе хорошие вести… — Понизив голос, Йозеф сообщил: — Говорят, ваши вчера Киев освободили…
Стараясь скрыть радость, Назимов сухо спросил:
— Это правда?
— За полную точность не могу ручаться. Сам от людей слышал, — хитро подмигнул старик.
Было видно, что он хотел сказать что-то еще, но не решался.
Назимов настороженно ждал. В то же время он не мог отвести глаз от хлеба с маргарином, это было настоящей пыткой. Не выдержав, принялся жевать. Йозеф не обращал на него внимания, стоял молча, глядя куда-то в сторону.
Назимов между тем лихорадочно соображал: «Праздничный» гостинец… Весть об освобождении Киева… Как связать все это? Зачем Йозеф говорит все это? Чего добивается?..»
Выждав, пока Назимов расправится с хлебом, староста огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, спросил тихо:
— Вы, кажется, подполковник?
Баки вздрогнул. Он никому не говорил здесь о своем воинском звании. Кем он был в армии, знали только два человека: писарь канцелярии да Задонов. Но Николай не мог никому проговориться. Значит, оставался только писарь. Выходит, Йозеф близок к нему. Стало быть… Так вот каков его праздничный гостинец! А вслух Баки сказал холодно:
— Нет, вы ошибаетесь, господин штубендинст. Я рядовой солдат Советской Армии. К тому же мое воинское звание не имеет никакого значения здесь.
Йозеф невозмутимо выслушал его, так же спокойно ответил: