— А где вы это покупали? — спросила она.
Госпожа Асаф побледнела и озабоченно посмотрела на сына. Тот ответил совершенно спокойно:
— Это прислала Суман, дорогая тетушка.
— Суман? Кто такая? Что за странное имя! Откуда она?
— Просто человек, — ответил Юсуф.
— Кушайте, сестрица, она мусульманка, — попыталась успокоить ее госпожа Асаф и выразительно посмотрела на Юсуфа.
— Нет, сестрица, не стану я есть. — И Тадж ун-Ниса положила все, что держала в руке, обратно на тарелку. — Твой Юсуф хочет, видно, осквернить мою веру. Да простит его бог. Кариман, эй, Кариман! Принеси-ка воды, я выполощу рот. Тьфу-тьфу! Ну и времена наступили!
Юсуф засмеялся:
— Неужели всю религию, всю веру можно проглотить с кусочком сладкого теста! Невелика же она!
— Замолчи! Не зубоскаль! — возмутилась госпожа Асаф.
Ахтар внесла блюдо с горячими лепешками.
Тадж ун-Ниса тяжело вздохнула и стала рассказывать, что подавали на стол в домах навабов в дни ее юности.
Госпожа Асаф осторожно взглянула на сына, улыбнулась и взяла лепешку, произнеся при этом имя Аллаха.
Суман вернулась с частных уроков и теперь раздувала в мангале огонь. От усталости ломило тело, болела голова. Угли то загорались, и тогда пробивался тоненький язычок пламени, то гасли. Наконец Суман отказалась от мысли приготовить обед, оттащила мангал в сторону, достала хлеб из кастрюли и стала искать нож. Она отдернула в сторону занавеску с ниши, заменяющей шкаф. За занавеской на полках было все ее хозяйство — небольшое зеркало, гребень, флакон с маслом для волос, коробка из-под конфет, в которой лежали нитки, иголки, спицы и всякий мелкий скарб. Рядом с зеркалом стояла ее собственная фотокарточка, на которой она была в широких шароварах и длинной рубахе. На другой полке стояли книги — Галиб, роман Шарара, дешевое издание Омара Хайяма, собрание сочинений Низира Акбарабади, несколько книг современных поэтов и писателей, кое-какие журналы, а рядом с ними — тетради ее учеников, взятые на проверку. На самой нижней полке — несколько алюминиевых тарелок, ложки и нож. На тарелке лежало несколько луковиц, в банке белело сухое порошковое молоко. В уголке — бутылка с денатуратом и другая — с керосином.
Она отрезала от буханки два ломтика хлеба и намазала их тонким слоем масла. Потом взяла эмалированный кувшин и, подумав немного, решительно пошла к расположенной по соседству чайной.
Солнце уже клонилось к закату, но жара все не спадала. Даже через подошвы босоножек Суман чувствовала, как раскалилась земля. Перед глазами плясали красные и желтые огоньки. Она уже вылила на голову несколько кружек воды. Мокрые волосы принесли прохладу, и ей стало немного легче. Но глаза больно резало от солнца. Суман была в синем ситцевом сари, ветхом от каждодневной стирки, кофточка уже совсем отжила свое и почти расползалась, так что она вынуждена была прикрывать грудь краем сари.