Она встревожилась, но не посмела спорить. Старик вывел ее в другую комнату, положил ей руку на плечо и сказал:
— Суман, люди говорят, что ты была… м-м… падшей женщиной. Но я-то знаю, что из всех собравшихся здесь ты единственный честный и благородный человек. Так скажи мне правду, где Сохни?
Суман растерянно уставилась на него. Потом, не говоря ни слова, побежала к своей постели. Девочка безмятежно спала. Суман вернулась к Шарме.
— Ее девочка здесь, Шарма-джи. Спит на моей постели.
— Ее я видел, а вот Сохни исчезла. Мы не сообщали в полицию — не хочется позорить приют. Люди говорят, что она иногда разговаривала с тобой. А, Суман?
— Она где-нибудь здесь, Шарма-джи, — уверенно заявила Суман. — Разве может мать бросить своего ребенка?
— Суман, как ты еще наивна. — Печальная улыбка появилась на губах Шармы. — Из того, как ты отвечаешь, мне совершенно ясно, что ты действительно не знаешь, где Сохни. — Опираясь на палку, старик побрел к двери и, обернувшись, добавил: — Кажется, я недолго буду связан с этим приютом. Уже сейчас я не все понимаю здесь. Но меня не мучают угрызения совести — я сделал все, что мог. Об одном жалею — зря я привез сюда тебя, Суман. А выпустить тебя уже не в моих силах. Но запомни мои слова: если женщина хочет сохранить себя, сам царь демонов не сумеет справиться с нею.
Суман рассмеялась в душе. Бедный Шарма! Он разыскивает Сохни, девушку из хорошего дома, против ее воли оторванную от семьи, помимо ее желания ставшую матерью, взятую в приют против ее воли, а теперь по своей воле убежавшую отсюда. Да еще произносит такие речи! Бедняга был старым конгрессистом, большую часть жизни просидел в тюрьмах, годы, полные стремлений и надежд юности, провел, облачившись в грубый домотканый кхаддар, подавив в себе все желания, и столько личного принес в жертву. Он смотрел на мир сквозь розовые очки. Она сказала ему правду, что ничего не знает о Сохни. Она знала еще много другого, о чем не раз собиралась рассказать ему. Но какая от этого польза теперь, если он оставляет приют? Он боялся сплетен и злословия и, можно считать, признавал себя побежденным, оставляя этот приют. А что толку жаловаться побежденному? И она снова промолчала.
Прошел день-другой… На третье утро Суман зачем-то вышла к главному входу и снова увидела машину с красными колесами, что в день приезда делегации дам-благотворительниц стояла у задней стены. Когда она вошла в дом, то заметила, что управляющий приютом Шадилал кружит около кухни. Суман удивленно посмотрела на него: что ему делать здесь в такую рань? Она прикрыла лицо концом сари, наклонила голову и, обойдя его, хотела уже войти в кухню, когда он остановил ее и сказал, чтобы она принесла завтрак на троих в приемную. «Поторопись», — сказал он.