— Невиновные, которых я, разумеется, считал виновными. Так тоже бывает. Мы сами, судьи, — лишь еще одно несовершенство судебной системы.
Кажется, тогда Жанна не совсем его поняла. Спустя десять лет она все еще шлифовала свои досье, стараясь, чтобы они выглядели стройными и логичными. Зато она заразилась его страстью к греческой и римской скульптуре. Не раз побывала в Греции, Италии, Северной Африке, где музеи ломятся от древних статуй. Да и в Париже она нередко приходила в Лувр, чтобы вновь полюбоваться этими телами, в которых столько жизни и дыхания…
— Как дела? — спросила она, устраиваясь напротив.
— Теперь, в июне, уже лучше. — Он надел очки и просматривал меню, которое им только что принесли. — Наконец-то прекратилась глупая болтовня о мае шестьдесят восьмого.[25]
Жанна улыбнулась. Сразу видно старого социалиста.
— Ты ведь в этом участвовал?
— Участвовал.
— И не согласен со всем, что говорили и писали о тех событиях?
Он закрыл меню. Снял очки. Высокий лоб, волнистые волосы с проседью, властное удлиненное лицо, вокруг черных глаз залегли лиловые круги. Словно внутреннее пламя изрезало морщинами его кожу, как трескается африканская земля под лучами жаркого солнца. Но в Обюсоне чувствовалась прочность. Хрупким его не назовешь.
— Видишь ли, — начал он, — в то время родители не готовили нам сэндвичи, когда мы шли на митинг. Мы были против них. Против буржуазного порядка. Мы боролись за свободу, великодушие, ум. А сегодня молодые выходят на митинг ради прибавки к будущей пенсии. Буржуазия заразила все. Даже мятежный дух. Когда установленный порядок сам порождает свою оппозицию, системе нечего бояться. Наступила эра Сарко. Эра, когда сам президент воображает, что он на стороне искусства и поэзии. Разумеется, поэзии преуспевшей. Скорее Джонни Холлидея, чем Жака Дюпена.
Ни один обед с Обюсоном не обходился без колкостей в адрес Саркози. Ей захотелось сделать ему приятное:
— Ты заметил? Его рейтинг все время падает.
— Еще поднимется. За него я не беспокоюсь.
— В глубине души он тебе все больше нравится.
— Я похож на охотника, со временем привязавшегося к старому слону, за которым гонялся многие годы…
Подошел официант, чтобы принять заказ. Два салата, бутылка минеральной воды с газом. Оба они были аскетами.
— А сама ты как? — вновь заговорил Обюсон.
— Неплохо.
— Ну а дела любовные?
Она подумала о Тома. Все кончено. О Феро. Даже не начиналось.
— Типа Ground Zero.[26]
— На работе как?
Жанна мгновенно поняла, что сюда ее привело бессознательное желание попросить совета. Коснуться своей дилеммы. Незаконной прослушки. Предполагаемого убийства. И как ей из этого дерьма выбраться.