— Официально пока ничего.
— Но?
— Эксперты говорят о поджогах. Но письменных отчетов у меня пока нет.
— А есть шанс, что убить хотели не Тэна?
— Честно говоря, вряд ли. Пожар начался на его этаже.
— О'кей, — сказала она. — Надо проверить все его текущие дела. И кто из тех, кого он посадил, недавно откинулся. Ты уже этим занимаешься?
— Сейчас девять утра. И я даже не уверен, что это дело поручат мне. Или вообще кому-то с набережной Орфевр![32]
— Тогда кому?
— Госбезу. Или Управлению собственной безопасности. Дело-то секретное. Судей не каждый день убивают.
— А это не может быть связано с делом людоеда?
— Это бы означало, что убийца почувствовал угрозу. А ему пока бояться нечего. Мы топчемся на месте.
— Тэн что-то откопал.
— Неужели? — Райшенбах скептически хмыкнул. — Ну, если он что-то и нарыл, все пропало вместе с ним. Он забрал дело домой. Все сгорело.
Теперь она была уверена в своей правоте. Тэн нашел что-то настолько важное, что его сожгли вместе с бумагами. Наверное, он выдал себя телефонным звонком. В общем, прокололся и спугнул убийцу. Хоакин отреагировал мгновенно.
Она вспомнила эту сцену: чудовище с огромной головой и скрюченными руками схватилось с Тэном. Она поняла то, в чем боялась себе признаться. Тварь с горящими волосами была не адвокатом, сыном испанца, а ребенком с металлическим голосом. «Лес кусает тебя…». Неужели их двое? Неужели адвокат Хоакин способен превращаться в ребенка-монстра?
Она отбросила нелепые предположения. Все равно чудовище погребено под рухнувшей галереей.
— Тело Франсуа уже вывезли?
— Ну да. То, что от него осталось.
— А другое тело?
— Какое другое?
— Разве вы не нашли второй труп?
— Нет.
— Завалы уже разобрали?
— Вроде бы. Не пойму, ты что-то видела?
Тут ее осенило. Та тварь, похоже, не боялась огня. Вдруг она выбралась из него живой? Если так, то Антуан Феро — следующий в списке.
— Мне нужно к тебе зайти. Заглянуть в досье.
— Не получится. Это не твое расследование.
— Посмотрим.
— Нечего и смотреть. Если тут действительно есть связь, оба дела — о людоеде и о поджоге — поручат одному следователю. И вряд ли это будешь ты.
— Так я все-таки заеду?
Райшенбах вздохнул:
— Тогда пошевеливайся. Дело у меня вот-вот заберут.
— Уже еду.
Жанна отсоединилась. Ее бросало то в жар, то в холод. Она поспешила в ванную. При бледном неоновом свете ее кожа напоминала пожелтевшую эмаль умывальника. На висках все еще виднелись черные следы копоти. Обгоревшие пряди торчали, словно дреды. Настоящее пугало.
Она умылась. Подняла голову. Посмотрела, что вышло. Не стало ни хуже, ни лучше. Она оделась. Застегнула на запястье часы. 9.30. У нее в запасе всего пара часов до того, как полиция и суд окончательно обо всем договорятся.