— Вот черт, — пробормотал Генри, чувствуя себя как хорошо прожаренный бифштекс на тарелке, на который уставилась толпа голодных.
— Ощущаешь прилив храбрости, Генри? — спросил Алекс, не скрывая улыбки.
— Не очень. Объясни мне еще раз, зачем мы сюда пришли?
— Затем, чтобы показать им, что ты не полный осел, которым выставил себя вчера вечером.
— Ах, да. Серьезная причина. Но все дело в том, мой старый друг, что мне совершенно наплевать на то, что думает обо мне эта стая полумертвых рыб.
Усмешка Алекса стала еще шире.
— Да, но мне, твоему единственному настоящему другу, не наплевать. Это, знаешь ли, оскорбляет мой вкус. Ничего не могу с собой поделать.
— Ну, конечно. Как это я забыл, что моя жизнь непосредственно касается тебя.
Алекс слегка подтолкнул его, и Генри шагнул вперед, делая вид, что совершенно не замечает вызванного своим появлением ажиотажа. Будь проклято надоедливое любопытство этих людей! Он ни за что не стал бы общаться с ними, если бы это не было так важно для его бизнеса. Как ни странно, Генри был очень практичным человеком. И хотя в денежном отношении он не зависел от своего судостроительного бизнеса, очень гордился успехом, которого добился в этом деле своим собственным трудом. Его фирма «Яхты Оуэна» строила самые красивые и роскошные морские парусники в мире, которые могли купить только очень богатые люди. Вот они стоят — его клиенты, пережевывают последнюю скандальную историю с его участием и ждут, как он отреагирует. Придется их разочаровать и, если не прекратить сплетни, то, по крайней мере, приглушить, продолжая вести себя как обычно. Заурядно, рутинно, а потому — скучно.
Генри и Алекс прошли через газон, утопая туфлями в густом травяном копре. Музыка оркестра была едва слышна из-за шума, вызванного их появлением. А потом шум утих, как будто эти милые, воспитанные люди вдруг поняли, как ужасно они себя ведут, — для того, чтобы услышать друг друга сквозь какофонию звуков, которую сами же создали, им приходилось просто кричать.
Генри язвительно усмехнулся и метнул на окружающих, которые уже делали вид, что не замечают его приближения, уничтожающий взгляд. Он раскланялся с несколькими знакомыми и направился к длинному столу, сервированному кофе, чаем, пирожными и печеньем. Он сделал вид, что выбирает что-то, хотя ни есть, ни пить ему абсолютно не хотелось. Он остро чувствовал, что за ним пристально наблюдают все эти зеваки, со слоновьим тактом изображающие равнодушие. Он уловил некоторые из высказываний в свой адрес и был несказанно удивлен. Они выражали сочувствие, а не насмешку. Откровенное лицемерие этих людей рассердило его почти так же сильно, как если бы они открыто смеялись над ним, хотя он все же испытывал явное облегчение от того, что они этого не делают.