Она провела странный год в неотвязной, почти наркотической зависимости от магии, когтями цепляясь за статус женщины, состоящей в счастливом браке, но узнала себя лучше, чем за двадцать пять лет самого брака. И вот что поняла: настоящая магия, истинное волшебство — в свободе человеческой воли.
Кстати, о волшебной свободе — перед отлетом надо не забыть кое-что сделать…
Тата посмотрела в окно машины. Нет ничего противнее майских черемуховых холодов. Шубу не наденешь, хотя очень хочется, а пробирает до костей. Удачно, что она уезжает — в Нью-Йорке, если верить Интернету, намного теплее.
Тата непроизвольно поежилась и вернулась к своим мыслям.
Из общих соображений ясно, что оставаться свободным и независимым можно и не теряя открытости. Наверняка большинству это удается, а ей не повезло: в силу уродливых обстоятельств сформировался неправильный рефлекс. Увы. Изменить пока ничего нельзя. Она будет охранять независимость как умеет.
Хотя со скрытностью у нее, пожалуй, перебор. Ни словом не обмолвилась Ивану про Лео, когда узнала от Сашки. Поразительно! При всем урагане чувств. Да и любопытство жгло: он в курсе? В курсе? Неужели? Если да, как давно? И что испытывает? Нет, не может быть, чтобы знал — разве мог бы оставаться таким спокойным?
Впрочем, по ней тоже не догадаешься, что творится внутри.
Лео — и Протопопов. И ребенок… в голове не укладывается! В первую минуту Тата удивилась своему брезгливому безразличию — но это был только шок. Скоро в висках заломило от ненависти, ревности, злобы, мстительного, жестокого торжества; что-то жгучее, нестерпимое разрывало грудь, не давало дышать.
Но из-под всего этого босховского безобразия уже сквозило сочувствие: вот дурочка, вляпалась. Беременна от старого пня, который не захотел с ней жить; муж, хоть и готов принять обратно, до конца вряд ли простит и вряд ли полюбит ребенка как своего. Не потому что чужой. Нет — от человека, с которым любимая жена сошлась за деньги. Ведь сколько ни прикрывайся чувствами (хотя они, наверное, не пытались), суть их отношений — в материальном. О Лео говорить нечего, а Протопопов… невозможно представить, чтобы он по-настоящему влюбился в такую… После всего, что он о ней знал?
Тате было невероятно досадно лишиться статуса великой протопоповской любви. До последнего времени она, раздуваясь от собственной значимости, верила, что он без нее страдает, не спит по ночам, грызет, к примеру сказать, подушку…
А он, оказывается, вон что.
От обиды солнечное сплетение непрерывно переплеталось заново, по голове капля за каплей долбило: все мужики — мои как минимум — одинаковые, все — предатели, все — изменники, никому — нельзя — верить, — а всяким — потаскушкам — любая — подлость — сходит — с рук…