— Нет, хотя наверняка я его знаю, — согласился я. — Только не могу сообразить, кто он.
— У вас осталась невеста в Мюнхене, кажется, ее зовут Ирма Донау? — предположил он.
— Это так, — согласился я. — У меня есть ее фотография. Я вытащил ее и показал ему.
— Вы давно знаете Ирму? — продолжал он.
— Да, конечно, — сказал я. — Мы помолвлены уже три года, но я знаю ее практически всю ее жизнь.
— А ее семью тоже?
— Конечно, — подтвердил я. — До войны каждым воскресным вечером я любил заходить к ним на ужин.
— Тогда как могло случиться, — крикнул он тоном триумфатора, — что вы не узнали ее брата, которого вы тоже должны были бы знать всю его жизнь?
Это был удар! Я внезапно вспомнил, что Эрнст очень мало рассказывал мне о семье Ирмы — скорее всего потому, что он не очень с ней ладил. Но теперь, если допустить, что это действительно был ее брат, тогда опасность для меня была очевидной. Стоило «отклеиться» лишь части моей второй маски, как штабной офицер одним рывком проник под нее и нарушил мою оборону. Любой полицейский скажет вам, что вы наполовину уже доказали вину человека, если сами уверены, что этот человек виновен. Я оказался в неудачном положении виновного человека. Брата Ирмы привели обратно. Штабной офицер конфиденциально беседовал с ним, а затем паренек начал расспрашивать меня о самых интимных подробностях прошлого Ирмы. Я немедленно растерялся. Я сделал вид, что я в замешательстве, что меня слишком сильно ударило, перед тем, как я попал в плен, потому у меня проблемы с памятью. Я знал, что это плохая история. Моя память была вполне в порядке, когда я вспоминал обо всех сражениях, в которых участвовал мой батальон. Она не могла так внезапно отказать мне. После двадцати очень нерадостных для меня минут штабной офицер отпустил брата Ирмы и повернулся ко мне.
— Я думаю, вам пора сбросить маску. Вы сработали очень хорошо и нанесли нам огромный успех. Тем не менее, мне кажется, вы сейчас полностью разоблачены. Улики неоспоримы. Вам придется предстать перед военным судом завтра или послезавтра.
Меня вывели из кабинета и посадили в барак под усиленной охраной. Я с трудом пытался представить, как я смог бы сбежать, но было похоже, что я полностью попал в ловушку. Единственным вариантом, чтобы хоть как-то объяснить мою потерю памяти — симулировать умственное расстройство. Но, к сожалению, все мои планы развалились на куски, когда я вошел в помещение, где должен был состояться военный суд. Там сидело три офицера — седой довольно пожилой полковник, молодой младший офицер и капитан. Стоило мне взглянуть на капитана, как меня прошиб холодный пот. Я уже видел его раньше — он был одним из баварских офицеров, с которыми мы братались во время Рождественского перемирия!