Когда формальности были соблюдены, капитан задал вопрос, на который мне совсем не хотелось отвечать:
— Ранее судим?
— Был осужден по семьдесят седьмой к пяти годам лишения свободы с содержанием в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. В прошлом году откинулся.
— Вооруженный бандитизм?.. — Капитан с живым интересом взглянул на меня. — Молодой, да ранний… Мало дали. Трудоустроен?
— Месяц, как уволился. Работал инструктором по автоделу в седьмой школе.
— По автоделу… Не обжегся, случаем, запуская «Жигуль»? Покажи-ка пальчики.
Я не сдержал усмешки.
— Как понял, подозреваюсь в угоне? А доказательства? Свидетели? Руки мои в полном порядке — любуйтесь.
— Перчаточками воспользовался? Не зря баланду хлебал. Сколько всего за тобой угонов?
— Порожняковый базар, гражданин начальник. Свидетелей давайте.
— Будут. В свое время. Сейчас проводится экспертиза машины. Не наследил? Все одно хлебать тебе по новой баланду. Владелец «Жигуля» тебя видел. Выгоднее самому признаться, а не ждать, когда уликами припрут. Где находился с двенадцати до половины первого? Конечно, гулял, наслаждаясь осенней сыростью?
— Вы как в воду смотрите.
— Это штамп. И ты вот свеженького ничего не придумал.
Я прищурился.
— Желаете новенького? Пожалуйста: в двенадцать с мелочью я увел тачку со стоянки у ЦУМа. Довольны?
Следователь вскинул внимательно-настороженный взгляд, я ответил насмешливой улыбкой.
— Только не спешите заносить в протокол — не подпишу. А слова, как известно, показанием не являются.
— Железно подкован. Умный ты, но дурак. Так что запишем? Настаиваешь, что гулял? Догадываюсь, подтвердить твою версию никто не может…
Через четверть часа вернулся в камеру и поспел как раз к кормежке. В дверное окошечко получил алюминиевую миску борща, перловку и полбуханки хлеба. Одно хорошо в КПЗ — хлеб дают «вольный», из магазина, а не спецвыпечку тюремную, больше похожую на коричневый пластилин.
Еду разносили хмурые, видно, мучающиеся похмельем, пятнадцатисуточники — это вменялось им в обязанность.
Так. Теперь надо ждать опознания, — решил я, машинально проглотив обед. — Авось, пронесет. Хозяин тачки видел меня лишь мельком… Ребята, должно, все еще ждут в гараже. Мохнатый, ясно, рвет и мечет… Без санкции прокурора промаринуют не более трех суток. Если не опознают, прокурор добро на арест не даст…
Эти мысли меня успокоили. Кинув на нары куртку, лег, закрыл глаза.
Почему-то представилось сухое летнее утро, бесконечные поля пшеницы, рабски поникшей в поклоне знойному небу, в напрасном ожидании спасения — дождя.
За желтыми полями виднелись холмы, на которых расположился мой городок Верхняя Пышма. Родной дом… Я не был в нем уже несколько месяцев. После освобождения обосновался в Свердловске, — не было ни малейшего желания ловить на себе подозрительно-настороженные взгляды соседей. Водительские права второго класса, полученные еще в школе, помогли устроиться инструктором по автоделу.