Не стоило брать теткины туфли. И синие колготы тоже.
Телефон рядом, Калма видит его в приоткрытую дверь. Два шага. И несколько секунд, чтобы набрать заветное «02». Но она стоит, смотрит.
Ей важно увидеть все.
Вот девушка вырывается из объятий и падает в другие. Вот с визгом, суетливым подергиванием, выползает со стоянки ржавая «копейка». Ее не думают останавливать, но машина бежит. И тот, кто повел эту дурочку в гаражи, тоже. Правильно. Сама виновата.
Тетка ведь предупреждала.
Девчонка уже не кричит, она сжалась в комок, села на землю, надеясь, что у стаи не хватит сил сдвинуть ее с места. Но пацаны подымают ее за руки и ноги, гогочут, волокут.
И Калма вдруг понимает, что не только она видит все это. Людей много, они просто прячутся за занавесками, тюлями, солнечными бликами. Им страшно. Интересно. Страшно интересно, что будет дальше.
А дальше появился герой. Он вышел из арки и, увидев парней, бросился бежать. На них. И Калма не столько услышала, сколько ощутила первый злой удар. Хрустнула и сломалась кость. Брызнула алая кровь. И стая рассыпалась, ощерилась, готовая накинуться на врага.
Тот казался слабым. Невысокий, сухощавый. Не устоит.
И снова ударил первым, в колено. И локтем в лицо… Он кружился, раздавая удары щедро, как богач милостыню. Потом вдруг вытащил из кармана нож. Обыкновенный, складной. Из рукоятки выскочило лезвие, и тогда-то Калма вспомнил про серп. Острую кромку, которая резала солнце и траву, но щадила кожу на руках.
А потом вошла в тело… убила.
Кого?
Нож воткнулся в чье-то плечо. Раздался крик, истошный, животный, от которого Калма вздрогнула и очнулась. Она бегом бросилась в квартиру, из квартиры. Вылетела во двор как была, в тапочках на босу ногу.
– Милая! С тобой все…
Она рыдала, вцепившись в шею спасителя, громко всхлипывая, прижимаясь совсем уж неприлично. И короткая юбчонка задралась.
– Мы… мы живем тут, – сказала Калма спасителю.
Старый. Сутулый. В каком-то потертом пиджачишке и рубашке с темным пятном на воротничке. Кто носит такие рубашки? И нож в кармане? И очки в роговой оправе с нелепыми выпуклыми линзами.
– Все в порядке, – ответил он. – Ей надо отдохнуть.
– Пойдем…
Она позволила себя увести, но брела к подъезду спотыкаясь, оглядываясь на этого рыцаря, взявшегося из ниоткуда.
Помешал.
Испортил.
Зачем он вмешивался?
– Ты… ты не расскажешь маме? – спросила она, оказавшись в подъезде. И в сумраке, пахнущем геранью, сменила личину. Высохли слезы, исчезла дрожь в руках, а плечи распрямились. – Ты же не расскажешь маме, правда? Не следует ее волновать.