Его слова жалили, как искры от наковальни. В комнате стало душно от его ярости.
Вот почему он такой бледный, сообразила Синтия. От ярости. И страха за сестру.
О, как же она ненавидела его в этот момент! И вместе с тем ей хотелось подойти к нему, положить руку ему на грудь и успокоить его. Тем более что она не могла не признать его правоту. В глубине души она точно знала, что делала, когда сказала Вайолет, что цыгане уезжают.
Этот ужасный человек всегда прав, черт бы его побрал!
Но будет несправедливо, если она примет всю вину на себя.
Охваченная негодованием, Синтия шагнула к нему, и он, как ни странно, попятился.
— Я понимаю, что вы бойтесь за нее, Майлс. Но ей скучно. Она умна, деятельна, избалована и не имеет ни малейшего представления, что делать со своим временем. Вот причина ее легкомысленных поступков. Думаю, ей не хватает настоящего брата.
Майлс тяжко вздохнул. Ярость, бушевавшая в нем, мгновенно погасла, и на смену ей пришла боль.
«Ах да, Лайон, ахиллесова пята семьи, — вспомнила Синтия. — Как же я забыла о Лайоне и о том, что Майлс никогда не заменит старшего брата? Что он должен чувствовать сейчас, когда и сестра исчезла?»
Синтия отчаянно искала слова, чтобы извиниться. Майлс тоже молчал, словно стыдился, что обнаружил свою слабость.
Когда он снова заговорил, в его голосе не было ярости, только усталая непреклонность.
— Но на нас лежит ответственность, мисс Брайтли. Потому что мы знаем, видим и понимаем больше, чем те, кто нам небезразличен. Мы обязаны присматривать за ними. Понимаете?
Синтия вдруг осознала, что ее пальцы, вцепившиеся в складки юбки, онемели. Она разжала кулаки; глядя в темные бездонные глаза Майлса.
Он сказал «мы».
Включил ее в число сильных людей, которые видят и понимают больше, чем другие. И невольно признал, что между ними есть фундаментальное сходство. Они оба сильные. Сильнее, чем окружающие. По характеру. По необходимости.
От сознания, что он считает ее такой, у Синтии перехватило дыхание.
Она никогда не смотрела на себя в таком свете — как на сильную личность. Она просто пыталась выжить. В конце концов, ей приходилось самой заботиться о себе. Всю жизнь.
Но кто заботился о Майлсе?
Вчера она наблюдала, как он назначал свидание замужней женщине. Он строил свое будущее так же верно, как она пыталась строить свое.
Ах, если бы она могла заключить его в объятия и не отпускать, пока на его лицо не вернутся краски, а тело, скованное страхом, не расслабится! Она была готова на все, чтобы избавить его от боли и отчаяния.
Они молчали, глядя друг на друга. Наконец Майлс отвернулся, словно сожалея о собственной откровенности. Оказывается, этот целеустремленный и бесстрашный мужчина не так уж неуязвим.