— Синтия, прошу вас, успокойтесь…
Она подняла на него яростный взгляд и попыталась высвободить руки. Хорошо еще, что она не кусалась. Пока.
— Я знаю, что вы думаете обо мне, Майлс. И у меня есть сердце. Просто я не могу позволить себе такую роскошь, как прислушиваться к нему. Неужели вы не понимаете? А вы… вы можете поступать, как пожелаете. В этом вся разница: я не могу прислушиваться к своему сердцу. А вы не желаете прислушиваться к своему.
Потрясенный, Майлс не знал, что сказать.
— Да, у меня есть сердце, — устало повторила Синтия, как будто кто-то это отрицал.
Она отвернулась — словно призналась в постыдной слабости. И сделала очередную попытку высвободиться.
Но Майлс не ослабил хватку; он крепко ее удерживал.
— Синтия, у вас есть хоть какие-то деньги? У вас есть место, куда вы поедете отсюда?
Она судорожно вздохнула, отказываясь смотреть на него.
Он слышал, что у нее нет ни семьи, ни денег. Но он всегда считал это фигурой речи, обозначающей невысокое общественное положение.
— Говорите же, — потребовал он.
— Через неделю я останусь без гроша. И мне некуда будет ехать, когда этот прием закончится. У меня никого нет.
А он преподнес ей котенка, а затем познал блаженство в ее объятиях. Он играл в романтику.
Она же была меркантильной, потому что пребывала в ужасе.
О Боже, какой же он осел!
— Мне он понравился, — пробормотала Синтия. — То есть Гудкайнд. Возможно, он напыщенный и нудный, но достаточно добрый и богатый. Мне кажется, что с ним… — Она покачала головой. — С ним я была бы в безопасности.
Майлс представил эту страстную и незаурядную женщину женой «достаточно доброго» мужчины. Неужели она закончит тем, что будет пробираться по темным коридорам на тайное свидание? Или, может быть, сбежит с цыганами?
Нет. Ей нужна безопасность, которой она никогда не знала. Она четко сказала ему, что будет верной.
Майлс нисколько не сомневался в ее искренности. В ней была некая твердость, внушавшая доверие.
Он еще крепче сжал ее запястья, словно опасался, что она ускользнет. Ее пальцы были сжаты в кулаки, а на щеках горел румянец.
— Расскажите мне, что случилось в Лондоне, — попросил он. — Что пошло не так?
Синтия тяжко вздохнула.
Он молча смотрел на нее.
— Наверное, я… очень скверная женщина, — сказала она неожиданно.
Это было весьма интригующее заявление.
— Разве?
— Да. Из-за меня чуть не убили человека.
— A-а… — Он кивнул, затем устремил на нее внимательный взгляд. — Почему бы вам, не рассказать мне всю историю?
Они немного помолчали.
— Сначала все было замечательно, — проговорила наконец Синтия. — Ах, если бы вы только знали, что значил для меня этот лондонский сезон! Это было чудо! Я была тогда так популярна…