— Еще, — хрипло прошептал Майлс, содрогнувшись. — Еще…
Синтия выполнила его просьбу, и он простонал:
— О, Матерь Божья!
Тут его руки скользнули вниз, и он, обхватив ягодицы Синтии, приподнял ее и грубовато прижал к своему естеству, такому твердокаменному, что ей стало больно. Но это нисколько ее не испугало, — напротив, желание ее с каждым мгновением усиливалось.
Внезапно почувствовав прохладу на своих лодыжках, Синтия осознала, что он задирает ей подол. Ее тело напряглось, как тетива лука, и она, обвивая руками шею Майлса, развела в стороны ноги.
— О, пожалуйста… — шептала она дрожащим голосом.
Она не знала, о чем просит, что имеет в виду и чего хочет на самом деле. Это был голос ее тела, а не сознания.
— Синтия, — глухо отозвался он, и ее имя прозвучало в его устах как предостережение и мольба одновременно. — Синтия…
Оглушенная собственным дыханием, она почувствовала, как его руки скользнули вверх по ее чулкам, добравшись до бедер, а затем двинулись дальше, все ближе к источнику мучительного томления, терзавшего ее.
— Боже!.. — простонал Майлс. Приподняв ее бедро, он закинул ее ногу на свою, так что его чресла прижались к ее промежности.
— Майлс… — Ее голос дрогнул. — Майлс, я…
Снова застонав, он потянулся к застежке на своих брюках и расстегнул две пуговицы. Потом остановился.
— Синтия… мы не должны… — Он тихо выругался и отстранился от нее.
Их руки и ноги так переплелись, что у Синтии возникло ощущение, будто от нее отрывают ее собственные конечности, когда он резко сел, упершись ладонями в бедра. Его широкая спина вздымалась и опускалась, как кузнечные меха.
Секунду-другую он просто сидел, прерывисто дыша. Затем уронил голову на руки.
Все еще распростертая на диване, полуобнаженная и растрепанная, Синтия наблюдала, как Майлс пытается овладеть собой. Ей хотелось коснуться его, но она не осмеливалась.
Ведь он поступил правильно.
Наконец он повернулся к ней. Очень медленно, словно ему было больно двигаться. Даже в темноте она могла видеть выражение его лица — изумленное и жесткое от гнева, который они, казалось, всегда возбуждали друг в друге.
— И это далеко не все, мисс Брайтли.
Его слова подействовали, на Синтию отрезвляюще. Даже пощечина не возымела бы такого эффекта.
Ее подозрения подтвердились. Майлс знал, как отчаянно она желает его. Он знал, чего она хочет, даже если она сама не до конца понимала себя.
И он оставил ее желать большего. Гадать о большем. Прекрасно зная, что у нее нет ни малейшего шанса удовлетворить свое любопытство и желание.
С отрезвлением пришел стыд.