-- В Каши (Бенарес).
-- Там богов нет. Я доказал это. Я в пятый раз еду в Праяг (Аллабад) искать дорогу к Просветлению. Какой ты веры?
-- Я тоже Искатель,-- ответил Ким, пользуясь одним из излюбленных слов ламы.-- Хотя,-- он на минуту забыл свое северное одеяние,-- хотя один Аллах знает, чего я ищу.
Старик сунул под мышку свой костыль -- принадлежность каждого байраги -- и сел на кусок рыжей леопардовой шкуры, в то время как Ким встал, заслышав звонок к бенаресскому поезду.
-- Иди с надеждой, братец,-- сказал байраги.-- Долог путь к стопам Единого, но мы все идем туда.
После этого Ким больше не чувствовал себя таким одиноким и, не проехав и двадцати миль в битком набитом вагоне, принялся развлекать спутников и наплел им самых диковинных сказок о магических дарованиях своего учителя и своих собственных.
Бенарес показался ему чрезвычайно грязным городом, но Киму было приятно видеть, с каким почтением люди относились к его одежде. По крайней мере, одна треть населения Бенареса вечно молится той или иной группе божеств, а их много миллионов, и потому они почитают подвижников любого рода. В храм Тиртханкары, расположенный в миле от города, близ Сарнатха, Кима направил случайно повстречавшийся ему пенджабский крестьянин --камбох из местности, лежащей по дороге в Джаландхар; он тщетно молил всех богов своей усадьбы вылечить его маленького сына и теперь пришел в Бенарес сделать последнюю попытку.
-- Ты с Севера?-- спросил он, проталкиваясь через толпу по узким зловонным улицам почти так же, как это делал бы его любимый бык в родной деревне.
-- Да, я знаю Пенджаб. Мать моя была пахарин, но отец из-под Амритсара... из Джандиалы,-- ответил Ким, оттачивая свой подвижный язык для будущих встреч на Дороге.
-- Джандиала... это в Джаландхаре? Охо! Так мы вроде как земляки.-- Он нежно кивнул плачущему ребенку, которого нес на руках.-- Кому ты служишь?
-- Святейшему человеку из храма Тиртханкары.
-- Все они святейшие... и жаднейшие,-- с горечью промолвил джат.-- Я ходил вокруг столбов и бродил по храмам, пока на ногах моих не ободралась кожа, а ребенку ничуть не лучше. И мать его тоже больна... Тише, малыш... Когда его одолела лихорадка, мы переменили ему имя. Мы одели его девочкой. Чего только мы не делали, кроме... я говорил его матери, когда она собирала меня в Бенарес... ей следовало пойти вместе со мной... Я говорил, что Сакхи-Сарвар-Салтан поможет нам больше всех. Мы знаем, как он милостив, но эти южные боги -- чужие нам.
Ребенок заворочался на огромных узловатых руках, словно на подушке, и взглянул на Кима из-под тяжелых век.