Слава Богу, — после продолжительной паузы продолжила свой рассказ баба Киля, — мы, несмотря на все те лишения, о которых я тебе, внучек, рассказывала, весной 1947 года поля все же засеяли, но осенью урожай уже убирать почти некому было — зерно осыпалось и пропадало, а нам, колхозникам, после того, как колхоз рассчитался сельхозпродукцией с государством, опять ничего не осталось. Работали мы тогда опять бесплатно, и жили мы хуже скотины, многие люди не имели даже одежды и обуви, многие шили себе одежду из мешков, украденных в колхозе, а некоторые люди разрывали немецкие захоронения и с разложившихся трупов снимали их форму, мы тоже тогда, как оборванцы, в одежде из мешков и в постолах ходили.
— Бабуся, — прервал я тогда бабу Килю, вспомнив художественный фильм: «Донские казаки», снятый в 1948 году, и еще во время моей срочной службы в Пограничных войсках — в 1970 году, раз десять показанного нам: солдатам и офицерам части. В нем жизнь колхозников в послевоенный период была показана совсем другой — веселой, радостной и зажиточной. — А как же фильм: «Донские казаки»?.. — спросил я ее, — Вы видели этот фильм?
— А кто же его тогда не видел?.. — усмехнувшись, хмыкнула баба Киля. — Нам тоже его раз сто показывали, а люди после просмотра этого фильма, когда выходили из нашего сарая, который клубом назывался, не знали: плакать им или смеяться. Это же надо было тому режиссеру, что снимал этот фильм, так нашу жизнь разукрасить!.. Хоть бы прежде, чем снимать такое кино, он приехал куда-нибудь в колхоз да посмотрел, как людям жилось в колхозах тогда,… это же не кино, а чушь самая настоящая! В селах тогда люди с голоду умирали, а в колхозах не было денег даже на сухари для этих умирающих людей, ни то, что на пианино. Девчоночкам нашим сельским не на что было резинку в трусы купить, а в том кино — колхозницы расфуфыренные по магазинам бегают, жизнью наслаждаются…
Доведенные нищетой до отчаяния люди в те времена, внучек, за вилы хватались, и, слава Богу, что в те годы вокруг сел вооруженное оцепление не выставлялось, как в 1933 году, и люди могли свободно идти в поисках еды. Молодежь, как проклятая тогда из сел в города бежала.
Наша Анечка, чтобы нам легче было тут прокормиться, тоже в Николаев пошла, и ей так повезло: ее временно, без прописки, санитарочкой в госпиталь на Радостной улице взяли работать, и ей там какое-то питание перепадало. Ей даже завидовали те голодные люди, что вокруг помойных бачков возле госпиталя постоянно паслись. А она, бедняжка, сама тогда, как щепка, была, но, видя, как мы тут от голода мучаемся, даже тем своим нищенским пайком с нами делиться старалась.