Гости прошли в дом, сняли в сенях обувь, нашли в спальне Пахомыча.
Старик лежал на боку, под одеялом, закрыв глаза.
На табуретке возле кровати стоял кувшин с травяным настоем, чашка, стакан с коричневой жидкостью, какие-то таблетки.
Увидев синюю щеку лежащего, Максим сразу смекнул, в чём дело, оглянулся на Брызгалова.
— Били, однако, — проговорил капитан уверенно.
Старик услышал голоса, открыл глаза, подхватился было на кровати.
— Ёлки зелёные, Максим! Или я сплю?
— Лежи, лежи, — проворчал Максим, стараясь говорить без гнева, — не напрягайся, не спишь ты. Что случилось? Откуда синяки?
Пахомыч лёг, криво, одной щекой улыбнулся.
— С полицаями поспорил… насчёт демократии.
— Допрашивали?
— Было дело, признание выколачивали: что я в лесу делал, с кем встречался, не видел ли чего ненашенского.
— Понятно. Сильно били?
— Да не очень, раз по физии съездили да по печени несколько раз двинули, болит теперь… и знобит меня что-то.
— Ну-ка, дай посмотрю.
— Да не надо, — сконфузился старик, натягивая одеяло до подбородка. — Пройдёт.
— Не сопротивляйся, я только гляну.
— Я ему примочки делала из девясила и крапивы, — робко проговорила Евгения Евграфовна, — да анальгин с цитрамоном давала.
Максим откинул одеяло, задрал белую холщовую рубаху, увидел на животе и на боку лесника сине-красные пятна. Покачал головой. Били старика со знанием дела, по почкам и по печени, чего не выдерживали даже молодые парни, не то что восьмидесятилетний старик.
— Врачу надо показать, — сказал Брызгалов. — Мы ему ничем не поможем.
— Врач в деревне есть?
— Откуда, если кто заболел — в посёлок едут, — махнула рукой Евгения Евграфовна.
— Телефон больницы знаешь?
— Где-то был записан, поищу. — Евгения Евграфовна вышла.
— Как дело было? — присел на край кровати Максим.
— Известное дело — как. Сначала гости пожаловали, из Москвы, — начал вспоминать Пахомыч, — важные такие. Один седой, лысоватый, большеголовый, глаза как у охотника.
— Не Спицын, случайно?
— Точно, он, говорил — полковник.
— Он из службы безопасности.
— Ну вот, поговорили мы с ним, он ушёл, а потом полицай этот наведался, глаза щучьи.
— Посвитлый.
— Пойдём, грит, расскажешь. Я ему — всё уж рассказал, что знал, а он — ничего, повторишь. Сначала мирно лопотали, потом, видать, терпёж у них кончился, бить начали. Сутки в чулане у бабки Матрёны продержали. А что я им скажу? Что помнил — обсказал, не буду же напраслину возводить на добрых людей.
— Это ты о чём?
— Ну, они про тебя спрашивали, кто да откуда, да зачем приехал, не встречался ли с подозрительными типами или зэками. Про Юлия Антоныча тоже, — посмотрел на капитана Пахомыч.