— Как вы поступите с Джоном, милорд? — спросил он.
— Я больше не знаю человека с таким именем, — холодно ответил герцог, — больной мальчишка поедет туда, где ему и положено быть — в Бедлам.
Когда Чарльз услышал о том, что двенадцатилетнего мальчика собственный отец собирается запереть в известный своим жесточайшим режимом содержания сумасшедший дом, он взорвался. Те обвинения в жестокости и преступном эгоизме, которые он бросал в лицо отцу, было невозможно простить. Когда же он в довершении своей речи обвинил герцога в том, что тот не может простить Джону смерть их матери, умершей в родах, побледневший отец ударил его в лицо рукояткой пистолета, всё еще лежащего на столе.
— Если тебе так дорого это мерзкое существо, — процедил герцог сквозь зубы, — ты можешь выкупить его судьбу.
— Что это значит? — не поверил услышанному Чарльз.
— А это значит, что ты отправляешься на все четыре стороны и никогда больше не напоминаешь мне о своем существовании, а то содержание, которое ты от меня получал, пойдет на обеспечение жизни этого извращенца, которого ты называешь своим братом, в Шотландии. Он будет жить там под охраной, но у него будут учителя, конечно, только женщины. Ну, что?
— Я согласен, — коротко сказал Чарльз и вышел из кабинета. На рассвете он разбудил в домике около конюшни Требса, передал ему все дела по своей племенной книге и, собрав вещи, уехал. Из наследства матери, полученного за год до этого случая, он оплатил офицерский патент и через неделю ушел в свое первое плавание. И вот теперь он тащил на плечах повзрослевшего брата, которого совсем не знал, и даже не понимал, любит ли он его, как прежде.
Но сейчас это было не главное, сейчас нужно было унести ноги из этого злачного места. Джон вроде бы начал трезветь, по крайней мере, он начал двигать ногами более уверенно. Герцог сразу же воспользовался моментом, увеличив скорость. Теперь он почти бежал, таща брата за собой. Наконец, он увидел тихую улочку, где в тени деревьев стоял его кэб.
— Слава Господу, — обрадовался Чарльз, — он дождался нас.
Через пару минут он впихнул брата в экипаж, уселся сам и крикнул вознице адрес своего дома на Аппер-Брук-стрит. Кучер с облегчением перекрестился и ударил лошадь вожжами. Еще через полчаса они вошли в калитку родного дома. Герцог оставил кэб около ворот, договорившись с возницей, что на рассвете он отвезет их в Гленорг-Холл. Через три часа он вывел сумрачного, но уже протрезвевшего Джона из дома и усадил рядом с собой в экипаж.
— Как ни крути, Джон, нас с тобой на свете — только двое, и ради нашей матери мы должны попробовать начать новую жизнь, — предложил Чарльз и ободряюще улыбнулся брату, а тот ответил ему робкой кривоватой улыбкой.