Хелен приготовила обед и ждет меня уже битый час. Совсем недавно, войдя в комнату, она застала меня сидящим за столом и в состоянии полной прострации созерцающим перстень, который дал мне этот рок-музыкант. Я никак не могу забыть эту историю, не знаю, что меня так задело, но мне порою кажется, что никогда еще Генри не удавалось меня так основательно унизить. Я бы солгал себе, если бы объяснил свою обиду только тем, что он заставил меня выйти к ним в идиотском наряде. Унизительным было все, его тон, когда он обращался ко мне, странный взгляд этого «гостя» и любопытство его спутника, то, как он расплатился со мной, и то, что я сказал ему.
Черт бы побрал эту домработницу, которая никак не может уняться со своим обедом!
18 февраля 2001
Генри постоянно ездит и встречается с кем-то. Деньги он мне по прежнему не дает, хотя все, что потребую, покупает Хэлен. Недавно я попробовал продать кольцо, которое оставил этот Крис Харди. Собственно, сделать это я хотел, чтобы купить их новый альбом. Мне хотелось узнать, насколько он бездарен или, наоборот, талантлив. Я рассмотрел кольцо повнимательнее. Оно было то ли из серебра, то ли из белого золота с огромным камнем, буквально полыхавшим кроваво красными отсветами. В скупке я узнал, что это гранат. Его оценили высоко, но мне в последний момент расхотелось его продавать. Я порадовался, что Генри даже не вспомнил о кольце и о том инциденте с Chember Ardente. Я искал в словарях объяснения для такого странного названия, пришедшего мне тогда в голову, но нигде не упоминалось ни слова о «пылающей комнате». По каким-то совершенно непонятным мне причинам при воспоминании о ней у меня в голове возникал образ Торна, начальника тюрьмы.
27 февраля 2001
Сегодня я был в магазине Барнса. Денег у меня едва хватило на одну книгу, он мне посочувствовал и угостил чашкой чая.
— Вы откуда родом, Стэнфорд? — спросил он меня с искреннем участием.
— Из Манчестера, — ответил я, и меня охватила невыносимая тоска. — Я исчез на четыре года, я пропал без вести, мои родители даже не знали, что со мной случилось, а я не мог ни написать, ни позвонить, ни вообще что-либо сделать в этой ситуации. Любое мое случайное необдуманное действие могло привести меня в тюрьму.
— Вам сколько лет? — продолжал свой допрос Барнс,
— Двадцать два.
— Хороший возраст, ну а учиться-то собираетесь? — он явно подозревал, что я слоняюсь все дни напролет без дела.
— Когда-нибудь, — неопределенно ответил я.
— Вы давно сюда приехали?
— Да нет, не очень, — уклончиво отозвался я.
— А работы у вас нет? — снова спросил он.