– Как только остановимся, станет темно, – согласился я.
– Надо… охонь…
– А за нами идет кто–то, – вставил Чак. – Во, слышите…
Все замолчали. Сквозь стук колес и дребезжание мотора из–за стены туннеля донесся такой звук, будто по железу скребли ногтями.
Или длинными кривыми когтями.
Потом раздались глухой шепот, очень тихий и неразборчивый, и едва слышное звяканье. Казалось, что источники звуков движутся за стеной, сопровождая дрезину.
– Это не за нами, – сказал я Чаку. – А рядом с нами.
– Да нет же, там тоже кто–то есть. – Он ткнул пальцем назад.
Я прислушался.
– Ничего не слышу.
– А ты ухи развесь пошире, человече. Точно говорю: идет там кто–то. Не идет даже, а так… спешит, короче. Быстро–быстро перебирает ногами. Только не пойму – по полу или по потолку… А, нет, вверху он, точно, а то б вода плескалась, понимаешь? За провода с трубами, сволочь, цепляется, как тогда!
Я снова прислушался – и вроде бы на этот раз действительно услышал легкий стук и цоканье во мраке туннеля позади.
Тарахтение мотора стало тише, он снова задребезжал. Фара замигала, угасая.
– На пара́х одних едем, – подал голос Почтарь. – Горючего совсем не осталось.
– Юна, достань бинты, – сказал я. – Чак… Нет, Почтарь, отломай две рукояти от тумбы этой.
– Я те отломаю! – возмутился монах.
– Все равно твоей дрезине конец, а нам нужны факелы. На что еще бинты намотать?
– Инструменты у меня есть, вот на что.
Он склонился над чем–то, лежащим около тумбы, в этот момент двигатель стих, и в туннеле наступил непроглядный мрак.
* * *
Темноту наполняли звуки.
Плеск. Бульканье. Журчанье. Приглушенный скрип и лязг за стеной. Цоканье и частый стук позади.
Они усилились, как только погас свет.
– Тварь там не одна, – прошептал Чак.
Заплескалась вода – кто–то бежал по шпалам. Замычал Лука Стидич. Юна Гало сказала в темноте:
– Я делаю факелы. Один почти готов, но мне нечем зажечь и…
– Их надо сбрызнуть горючим, – перебил я. – Почтарь, у бака широкое горлышко? Отвинти, чтобы факелы можно было внутрь просунуть. Там на дне еще чтото есть…
Я едва не вскрикнул, ощутив рядом движение, и тут же голос монаха произнес над ухом:
– Не шевелитесь никто. Сейчас я… сейчас…
Раздался щелчок, потом бульканье. Возник непривычный запах – вроде какая–то смесь спирта с бензином, машинным маслом и чем–то еще. Я вспомнил про раздутый черный портфель, который переложил на полку с задней лавки, когда впервые залез на дрезину.
Цоканье, стук и плеск нарастали. Я встал коленями на лавку, подняв перед собой пистолет и хауду.
Юна сказала с другого конца дрезины:
– Кто–нибудь, дайте мне зажигалку! Лука, у вас есть?