Аббат Сугерий вошел в кабинет Людовика Толстого неслышно, без доклада, впрочем, как и обычно. Король с завистью поглядел на духовного отца: тот был старше короля, но, казалось, годы обтекают его, точно вода Сены — каменное сердце Парижа, остров Ситэ, — унося все лишнее и не причиняя вреда несокрушимому кораблю острова.[41] Шаг Сугерия по-прежнему был энергичен, глаза смотрели молодо и властно.
— Вы уже слышали новость о Тибо Шампанском, сын мой? — с порога спросил он.
— Да, — опираясь на стол, кивнул Людовик. — С этим надо покончить, иначе не пройдет и года, как все — от владетельных герцогов до последнего шателена, засевшего в полуразвалившейся башне, — присягнут на верность Господу своими землями. На деле кто из них станет всерьез слушать какого-то выскочку из Клерво, пусть даже он утверждает, что его устами говорит сам Господь?
— Если станут, в чем лично у меня сомнений нет, это гибель Франции, а за ней — и прочего христианского миропорядка. Но как мне сообщили, Папа Гонорий благосклонно выслушал нашу просьбу, и посланный им визитатор должен наконец укротить выжившего из ума аббата.
Людовик с почтительным удивлением поглядел на духовного отца. В эту минуту настоятель Сен-Дени был куда больше королем, чем он сам.
— У меня есть еще новости, — продолжал Сугерий, — и они, увы, так же нерадостны. Старый герцог Анжу при смерти. Он и прежде был слаб здоровьем, раны и тяготы дальних походов совсем подкосили его. Теперь же, когда он узнал об исчезновении сына, его разбил удар.
— Н-да, — вздохнул государь, — нет того дуба, который не могла бы расколоть молния. Знать бы, где этот чертов мальчишка! Жив он хоть или нет.
Доктор критически осмотрел лежащего перед ним юношу — тот был очень молод и весьма хорош собой, но сейчас метался в бреду, не приходя в сознание. Как подсказывал лекарю долгий опыт, недалек был день, когда этому красавчику суждено отойти в мир иной. Сами по себе раны его пациента казались не слишком опасными, хотя и малоприятными. Но то ли наконечники стрел по валлийскому обычаю перед выстрелом были воткнуты в землю, то ли цирюльник, вырезавший их, не потрудился прокалить инструмент — плечо юноши опухло, и жар свидетельствовал о нешуточном воспалении. Свои мысли лекарь не высказывал вслух — ему, лицу духовному, негоже было сомневаться в милости Божьей. Рассказывали, что по ту сторону Английского канала Пречистая Дева, смилостивилась над одноногим калекой и в ответ на искренние молитвы вырастила несчастному другую ногу.
— Под какой звездой родился бедный юноша? — глядя на добрую королеву Матильду, поинтересовался эскулап.