— Зачем?
— Пока точно не знаю. Предположительно — чтобы сплотить коалицию сторонников мужа и под знаменем крестового похода собрать в своих руках достаточную для захвата власти силу.
— Милая девочка, нечего сказать.
— Само очарование, — вспоминая лучезарную севасту, подтвердил лорд Баренс. — А потому, мой дорогой племянник, желательно, чтоб вы как можно раньше оказались рядом с этой затейницей.
— Интересно, что по этому поводу думает Федюня. У меня сильное предчувствие, что если это противоречит его планам, то вряд ли удастся до нее добраться.
— И все же попробуйте.
— Куда ж мы денемся. Сейчас только бойцов своих на борт примем. Спасибо, кстати, что позаботились направить их сюда.
— Да ну, пустое. В Лондоне им все равно делать нечего.
— О, вон и они!
К стоящему у пирса кораблю двигался небольшой отряд. Во главе его шел помощник капитана, посланный в город за «пассажирами».
— Вот и славно, все в сборе, — автоматически считая воинов, подытожил Камдил. — Хотя нет. Даже не так — на одного больше.
— Эй, ты, — рыцарь с алым крестом на белой тунике нахмурился и подошел к сходням, — кого ты там еще прихватил?
— Монсеньор, — замялся помощник капитана, — я не хотел. Женщина на корабле — к несчастью. Но она сказала, что вы будете рады ее видеть.
Невысокая фигурка в темном дорожном плаще с капюшоном ловко обогнула замершего на сходнях моряка, как огибает змея сухую ветку, и, легко взбежав на палубу, опустилась на колени перед рыцарем. Глухой капюшон отлетел назад, освобождая волну антрацитно-черных волос.
Камдил едва сдержал себя, чтоб не отшатнуться:
— Мафраз?!
Когда король остается голым, с подданных снимают семь шкур.
Михаил Бакунин
Полк «Скола» церемониальным маршем проходил мимо императорского дворца. Уже шесть веков всадники этого полка — старейшего среди ромейской гвардии — открывали парад, приуроченный ко дню рождения государей. За ними шли чуть более молодые полки: «Эскубити», «Вилга» и совсем «юный» полк «Икантой», чья история насчитывала всего около двух веков.
Закрытые чешуйчатой броней, белые кони сменялись вороными, гнедыми, затем серыми. Сентябрьское, чуть подуставшее солнце разливало сияние, отражаясь в надраенных пластинах стальных панцирей кавалеристов. Радостно хлопали флюгерки на пиках. Все дышало величием и мощью, лишь только лица всадников, вернее, даже не лица, а глухие кольчужные бармицы с отверстиями для глаз, добавляли праздничной картине толику мрачности. Но всякому, кто видел в этот миг торжественное шествие полков тагматы,[57] представлялось невероятным существование хоть какой-то силы в мире, способной если не сокрушить, то хотя бы поколебать этакую мощь.