Никита опустил голову.
— Еще увидишь.
— Ну да. Конечно, — улыбнулся он.
— Ты сам прыгаешь с парашютом?
— Нет. Для меня нет таких парашютов. Я прыгаю со Снежаной.
— Кто она?
Сердце Лавровой тревожно забилось.
— Она такая крутая! Мастер спорта по прыжкам с парашютом. Ее все уважают и слушаются.
— Что вы еще делаете?
— Снежана учит меня правильно складывать парашют. Я уже научился, — с гордостью сказал он. — Снежана меня похвалила.
— А чему еще учит Снежана?
— Многому. Тебе не понять.
— Да.
Она держала руку у горла. Его давила тоска.
— Знаешь, как она поет?
— Нет.
— Мы все садимся у костра и поем песни под гитару. Начинает всегда Снежана, а остальные подхватывают. Я так много песен выучил.
— Спой мне какую-нибудь.
— Нет. Обстановка не подходящая. И потом. Без Снежаны я петь не могу, — заявил маленький мучитель.
Лаврова ненавидела неведомую Снежану, и за это ей хотелось отхлестать по щекам маленькое жестокосердное чудовище, сидящее рядом с ней. Разбить до крови его губы, чтобы никогда больше не слышать этого имени.
Лавровой виделась Снежана чужой, пришлой женщиной с безжизненным, застывшим лицом и холодными, бледными пальцами. Она представляла, как та поет величественные, божественные литургии на мертвой латыни. И возвышенно-сосредоточенная мелодия ее голоса уносится к самому богу. Чернокнижница. Ворожея. Кто еще мог околдовать ее мальчика?
Лаврова почти не виделась с Никитой. Он все время пропадал на аэродроме. Она ему только звонила.
— Сегодня такое случилось! — возбужденно сказал Никита. — Ребята как попало, пинками сложили парашют своему другу, парашют еле раскрылся у самой земли. Этот парень чуть не разбился!
— И что?! — Лаврова испугалась не за парня, а за Никиту.
— Ничего. Все смеялись. И тот парень тоже.
— Зачем они это сделали?
— Ради шутки. Разве непонятно? — удивился Никита.
— Завтра парашют не раскроется. И его друзья будут искренне скорбеть. Животные! — Лаврова была вне себя. — Никита, тебе нельзя прыгать! Я за тебя боюсь. Очень боюсь! Прошу тебя. Пожалуйста! — взмолилась она.
— Да не бойся ты. Я со Снежаной прыгаю. Редко. Всего два раза. Она сама свой парашют складывает.
— Что у тебя еще нового? — помолчав, спросила Лаврова.
— Я не буду больше ходить в изостудию, — объявил он. — Не успеваю. У меня ведь еще карате.
— Как?! — Земля ушла у Лавровой из-под ног.
— Папа говорит, что это девчачьи интересы. Надо стать настоящим мужчиной.
— Как же твое будущее? Мы мечтали, ты станешь великим художником. — Лаврова не узнавала свой голос.
— А, — отмахнулся маленький мучитель. — Рисовать я смогу и так. Когда захочу. Я теперь все время рисую небо и землю. Зачем мне калякать всякую фигню в изостудии?