Мужчина перегнулся через стойку и спросил о чем-то девушку-портье. Она ответила, одарив его дежурной, синтетической улыбкой. Он кивнул и направился к бару. Кое-кто из постояльцев гостиницы посмотрел ему вслед, удивляясь несколько странным манерам.
Внезапно Сэнди вспомнила незнакомца. Это был Кермит Дайсон, бывший агент ЦРУ, интервью Билла Уокера с которым прошло в эфир в «Американском дневнике» на прошлой неделе. Для нее не было ничего удивительного в том, что он сразу показался ей человеком, способным внушить страх кому угодно. Молва приписывала ему несколько убийств, организованных ЦРУ, кроме того, он пользовался дурной славой из-за своего заявления, что готов лично уничтожить любого врага, если это будет необходимо президенту, которому он предан душой и телом.
Почему этот человек оказался сегодня в Пэррише? «Он следит за тобой», — поддразнила она себя, но тут же отбросила это предположение, вспомнив, что сейчас не до шуток.
Дайсон исчез. Сэнди повернулась, и ее каблучки зацокали по начищенному плиточному полу, когда она направилась к выходу на улицу.
Гейбу Мерриту стала совершенно понятной фраза «бег ради жизни», когда он попытался совершить побег в условиях, исключающих саму попытку побега. Он бросил похищенный грузовой пикап две мили назад, когда закончилось даже подобие дороги, и продолжил путь пешком, спускаясь по заднему гребню горы, ведущему к двухполосному шоссе, которое открыло бы ему путь на Пэрриш. Прошлой ночью, после посещения лагеря молодым репортером, он понял, что теперь самое время сматывать удочки. На рассвете он отправился в путь. Пинки, конечно, уже хватился его. Гейб только никак не мог понять, почему Пинки до сих пор его не убил. Наверное, он считал, что из лагеря убежать невозможно.
Притормаживая и огибая островки кактусов, Гейб заскользил вниз по крутому склону, густо поросшему скользкими стелющимися растениями. Полмили назад он наступил на какой-то кактус, и колючки сквозь ботинки нещадно кололи его ноги. Шипы сами собой выдергивались из ступни, но мелкие колючки остались внутри обуви, и ноги нестерпимо жгло. Воспаление с каждой минутой усиливалось, и очень скоро он уже будет не в состоянии сделать ни шага.
Преодолевая боль, он прошел несколько метров и услышал похрустывание своей одежды от высохшего пота, ручьями стекавшего по его телу. Сняв шляпу, он обвязал рукава рубашки вокруг головы; скоро рубаха стала мокрой от пота, пришлось вновь надеть шляпу. Гейб огляделся. Никогда не стихающий техасский ветер монотонно гудел над землей и со свистом обтекал его измученное тело. Он потерял в лагере двенадцать фунтов, и остались только мускулы, похожие на веревочные узлы и жесткие, как сыромятная кожа. Глаза поблескивали на иссеченном ветром лице, борода отросла, но поредела. От голода и усталости боль расползлась по всем костям и суставам.