Лагерь был расположен между дюнами, во впадине, в виде неправильной подковы. Песчаная могила!.. А может быть не поздно повернуться спокойно и уйти? Я как бы с усилием повернул рычаг в мозгу, подавляя эту мысль и заставляя себя шевельнуться, С предсмертным томлением, в безнадежном отчаянии приговоренного к казни, я медленно двинулся и подошел к Врагину. Маленькое пятнышко краснело на левой стороне груди, под сердцем.
Я поднял холодный труп. Зачем? — Я был заведенным автоматом. Третий раз уже в тот день все происходящее казалось мне сном.
Палило солнце, струился знойный воздух, раскаленный песок жег голые подошвы, дышал жаром; сливаясь оперением с цветом песка, невидимые щебетали и пересвистывались птицы дюн. С мутнеющим сознанием, ежесекундно ожидая услышать дикий крик, принять страшную боль удара, точно в красном тумане, под тяжелой ношей я медленно переставлял ноги в рыхлом песке. Но аршин за аршином разматывалось розовое полотно перед опущенным лицом и медленно тянулись мгновения — ни окрика, ни звука нагоняющих шагов! Только птицы, испуганные моим продвижением, усилили свист.
Неодолимо тянуло оглянуться — так неожиданно было молчание. Теперь я удивляюсь одному, как смог я пронести Врагина эти сотни шагов. Мимо проползли толстые, искривленные кактусы с бледною тенью у основания… Опять голый песок… Я почти наткнулся снова на кактусы и оглянулся. Сыпучий шлейф холма заслонил вид на пройденный путь.
Чрезвычайное нервное и физическое напряжение оборвалось сразу. Я выронил тело Николая Ивановича и упал без чувств. Впрочем, я, кажется, тотчас же очнулся и повернулся к Врагину. Красноватая точка на обнаженной груди расплылась в широкое пятно солнечного ожога. Я положил руку на грудь и сейчас же снял — сомнений не было — я принес труп — риск был напрасен. Они умертвили его! Там, на тюке, Врагин еще дышал. Я нагнулся и внимательно всматривался, но не нашел следа укола. Этот последний удар добил меня.
Ожидать помощи со стороны было напрасно. Маловероятно, чтобы кто-нибудь забрел сюда. Оставалось итти в обход. Я равнодушно выводил заключения и повернулся. Выпуклой поверхностью, частью колоссального зеркального шара расстилалась темно-синяя гладь спокойного океана. Синева, постепенно бледнея, переходила дальше в прозрачно белую дымку марева и сливалась с голубым небом. И на сине-голубом фоне красные волны песка. Простор и великий покой пустыни.
От ровной прибрежной полосы нас отделял один ряд дюн. На минуту мое внимание привлекло движение на большой дюне напротив. С береговой стороны на нее поднялись и стали спускаться в лощину четверо в шлемах, волоча тяжелые мешки.