Шестое чувство (Яковлева) - страница 4

Что было потом, Антон помнил фрагментарно.

Опять пили, обнявшись, горланили «Расплескалась синева, расплескалась, по тельняшкам разлилась, по погонам…». И ком в горле, который не хотел проглатываться, Антон тоже помнил.

Из рваных воспоминаний выплывали какие-то девочки…

На то, чтобы вспомнить, нужно было время, а беременная соседка отвлекала – держалась за живот, и вид у нее был какой-то ненадежный, будто вот-вот рожать начнет.

Антону захотелось поскорей смыться. Он ощупал карманы: деньги (громко сказано, так, мелочишка), ключи – все на месте. Порядок. Значит, сейчас он, капитан Антон Васильевич Квасов в отставке, герой кампании 1996 года, участник принуждения Грузии к миру (читай, причинения добра), с достоинством покинет гостеприимную скамейку и доковыляет до подъезда под взглядом матери-героини.

Каламбур показался Антону удачным, он фыркнул, косясь на изящные щиколотки беременной дамочки. Именно в этот момент по ногам дамочки побежала зеленоватая водица.

Вот так номер.


…Под утро Серафима начала задыхаться. Старалась дышать полной грудью, а ничего не получалось. Как если бы ее мучила сильная жажда, а воду ей давали пить из пипетки.

В состоянии вялотекущего ремонта она с дочерьми жила уже пятый месяц, и кондиционер так и не установили. В квартире дышать было абсолютно нечем, на остекленном балконе с противомоскитными сетками легче тоже не стало.

Хотелось ветра, а на улице был полный штиль, двор тонул в тумане: вязкий, предрассветный, он поглощал малейшее движение воздуха.

В поисках кислорода Сима решила спуститься во двор, посидеть на скамейке, однако, выйдя из подъезда, от разочарования чуть не разревелась: единственную скамейку, круглосуточную собственность патриархальных старушек, занимал нахальный бомж.

При ближайшем рассмотрении бомж оказался молодым мужчиной немного за тридцать, хотя наверняка сказать было трудно. Мужчина спал в позе усталого путника, вытянув одну руку, поджав одну ногу. Шел, бедный, шел и рухнул.

Камуфляжная куртка на груди усталого путника была распахнута, край свисал, открывая тяжелый нагрудный карман. Может, не бомж?

Держась на расстоянии, Сима обследовала заросший темно-русым бобриком череп, пучок седины прямо на темени, будто парня мазнули серебрянкой, густые брови, длинные, как у дочери Татьяны, ресницы. Рыжая щетина вступала в противоречие с темно-русым бобриком, а большие, красивой формы руки с небрежно остриженными ногтями не вязались с помятой рожей.

Сплющенная физиономия показалась Симке знакомой: «Кажется, живет здесь это чучело», – вспомнила она.