Поль Сезанн. Он продолжает пребывать на вершине художественного Олимпа. В рейтинге самых «ценных мастеров» художник занимает четвертое место после Пикассо, Клода Моне и Ван Гога. А в «Руководстве по инвестированию на рынке предметов искусства» компании Kunst Asset Management GmbH натюрморт Поля Сезанна «Занавес, кувшин и блюдо с фруктами» (1893—1894 годы) стоит на шестом месте в списке 500 самых дорогих произведений искусства, проданных за последние 20 лет. Стоимость этой картины в момент последней продажи в 1999 году составила 60,5 миллиона долларов США! Знал бы Сезанн, каким баснословным эквивалентом оценивают потомки его талант. Ведь немногим более ста лет назад сам мастер считал большой удачей, если продавал свои холсты по 40 франков (для сравнения: 20 франков в месяц тогда, в конце XIX века, стоила комната в Париже, а за 10 франков в месяц художник мог обеспечить себя красками и холстами). Но довольно цифр, хоть и убедительных, ведь речь идет об искусстве.
Своя Мекка
«Отшельником из Экса» Сезанна прозвали его современники. Почему из Экса — понятно. Он здесь родился, вырос, учился, работал, умер и был здесь же похоронен. Из 67 лет жизни Сезанн, можно сказать без преувеличения, 80 процентов времени провел в этих местах. Его жизнь в Париже, если даже он оставался там на несколько месяцев, а порой и лет, была лишь паузами между постоянным пребыванием в Эксе. Там он завоевывал художественную сцену, а жил и творил на родине, в Эксе. Его краткие поездки к друзьям-художникам: в Овернь к Писсарро, в Ла-Рош-Гюйон к Ренуару — все это лишь дополнительные штрихи к Эксу. За границу он вообще выезжал только один раз, и то не в Италию — Мекку всех художников, а в Швейцарию.
Почему отшельник? Так же, как образ Ван Гога неразрывно связан с образом безумца, отрезающего себе ухо, так и образ его современника — Поля Сезанна непременно ассоциируется с человеком угрюмым, нелюдимым, одиноким трудягой, целиком поглощенным своей живописью. Так, в своей мастерской на улице Ботрейи он жил «среди ужасающего беспорядка. Умывальник, диван, старый полуразвалившийся шкаф, стулья с продавленными соломенными сиденьями, печка, а перед ней куча накопившейся за год золы — вот и вся его обстановка». Сезанн запрещает подметать у себя «из боязни, как бы пыль не осела на еще влажные полотна». Всюду валяются кисти, тюбики с красками, грязные тарелки, кастрюли с присохшей к ним вермишелью. «Эскизы сплошным потоком» спускаются с потолка до самого пола, где, скопившись, образуют «оползень брошенных вперемежку полотен»... Бедные натурщицы! Чего только не приходилось им сносить от этого нелюдима, грубияна. Он будто бы и не обращал на них ни малейшего внимания, но у него кружилась голова, когда они раздевались. Порой, не сдержавшись, он швырял их, полуодетых, на приготовленную для них подставку, а потом возвращался к мольберту и, сжигаемый внутренним огнем, «укладывал их на ложе своих картин». Исступленный, галлюцинирующий, озверелый, он либо проклинал живопись — «это собачье ремесло», либо в хмельном порыве безудержной радости заявлял: «Когда я пишу, у меня такое ощущение, точно я сам себя щекочу».