Скорчив гримасу, Эдвард закрыл глаза.
— О Джейми…
— Тебе-то нечего расстраиваться. Ты должен быть счастлив. Ты ему нравишься. Он восхищен тобой. — В ее голосе слышался сарказм. — Он считает тебя достойным соперником, достойным внимания. Кем-то, кто может рассчитывать на его внимание…
— Хватит, Джейми. Уже хватит, — взорвался он.
Джейми поджала губы и задрала подбородок.
— Я отправляюсь домой.
— Я тебя провожу.
Он гордо прошествовал рядом с ней к двери, потом взял ее за руку и протянул камердинеру корешок квитанции.
Он бросил на нее взгляд, рассчитывая на ответную реакцию с ее стороны, но это было все равно что стоять рядом со статуей. Она шевельнулась только тогда, когда подъехала машина и камердинер распахнул перед ней дверцу.
Опустившись на сиденье, Джейми застыла, сложив на коленях руки.
Эдвард сел за руль.
— Давай поедем ко мне, Джейми. Мы можем поговорить. Я закажу нам что-нибудь на ужин.
— Спасибо, я не голодна и хочу домой.
— Ты позволишь мне войти?
Она уставилась в окно.
— Джейми, ты позволишь мне войти к тебе?
Его эмоции были неожиданно бурными. Для Джейми это было равносильно тому, как если бы она увидела полную комнату змей.
Она покачала головой.
— Я просто хочу вернуться домой. Хочу побыть немного одна. Пожалуйста, Эдвард, пожалуйста.
— Но почему ты так разозлилась на меня? Скажи.
— Потому что ты притащил меня туда.
— Это же чушь. Ты сама так сказала. Я понятия не имел о том, что он там окажется. Я не планировал этого. Так случилось.
— Так случилось, — эхом отозвалась Джейми, качая головой. — Кажется, в последнее время мы слишком часто повторяем эту фразу, ты и я. Проблема в том, что я не в восторге от того, что «так случается». Я за предсказуемость. Надежность. Точность.
— И я тоже. Но так не всегда получается.
— Раньше-то получалось.
Она свирепо посмотрела на него. Он поймал этот взгляд. Между ними, словно электрический ток, промелькнули злость и смятение.
Покачав головой, он посмотрел в окно.
— Я отвезу тебя домой. Мы продолжим разговор в другой день.
— Прекрасно, — сказала она, сидя прямо и неподвижно. Она окаменела. Она ничего не чувствовала. Ей не хотелось ни говорить, ни думать, ни чувствовать.
— Дело ведь не только в этом, правда? — спросил он холодно и отрешенно. — В чем же? За что еще ты на меня злишься?
Ну что она могла сказать? Разве могла она сказать ему, что если ее отец, которого она ненавидела, которому не верила, которого презирала больше всего на свете в эту минуту… что если он так благосклонно отозвался о ее спутнике, то что-то было не так? Разве могла она это сказать? Объяснить?