– Тут это… – сказал Волин. – В развалинах немецкий офицер лежит, пленный. И, судя по погонам, не из последних.
– Тю! Сам скрутил?
– Нет, он контуженный валялся среди убитых. Ну, я стон услышал, думал – наш кто… Даже и не думал, что раненый «фрицем» оказаться может.
– Ну, «фриц» тож человек, – рассудительно сказал командир снайперской группы. – Ковалев!
– Я! – негромко ответил снайпер с самозарядной винтовкой Токарева.
– Проверь.
– Есть!
Тихо, словно тень, он скользнул между развалин.
– Белорусочка, прикрой!
– Есть… – снайпер материализовался будто бы из ниоткуда. Только что здесь рядом лежала груда. Мешковатая камуфляжная одежда и накидка из серой, крашеной мешковины напрочь скрывали очертания фигуры очередного стрелка-снайпера, но по грации и плавности движений Александр Волин понял, что перед ним – молодая девушка.
На измазанном для маскировки сажей миловидном личике блестели очень красивые глаза. Которые прищурились и стали вдруг холодными и злыми, когда девушка приникла к оптическому прицелу своей винтовки, выискивая затаившиеся цели.
– Немцы нашу Белорусочку Ведьмой прозвали – Hexe, – тихо, чтобы не отвлекать стрелка, пояснил молодой снайпер.
Пыхтя, потому как тащил на себе «немецкий подарочек», вернулся снайпер.
– Прав был «летун» – знатный подарочек. Целый оберст>[24], да еще и с красными лампасами на штанах – штабист.
– Уходим!..
– А что, у немцев штабисты в атаку ходят? – удивился Волин.
– Ну, у нас же в сорок первом и генералы плечом к плечу с рядовыми солдатами дрались! А теперь – наоборот. Повыбили-то мы у них людишек…
– Отставить разговоры! Вперед!
Снайперская группа, пополнившаяся одним бойцом и одним пленным, бесшумно отправилась к своим через раздираемый Великой войной Великий город на Волге.
Эрих фон Штайн, гауптман, разжалованный в штрафники, смотрел на свое новое подразделение – штрафной танковый батальон. На лесной поляне был построен личный состав, позади солдат стояли их замаскированные ветками танки.
Гауптман при виде разношерстного воинства со споротыми имперскими орлами на мундирах>[25] испытал чувство отвращения, но внешне сохранял абсолютное спокойствие и хладнокровие. Нужно было сразу дать им понять, что командует ими теперь настоящий офицер. Прежнего, как узнал фон Штайн в штабе моторизованной дивизии, расстреляли за то, что он допустил бегство своих подчиненных с поля боя.
Солдаты штрафного танкового батальона, конечно же, не были теми бравыми парнями, которые маршируют по Александрплац под бравурные марши на кадрах кинохроники. Это были чернорабочие войны, если так можно выразиться. Общим для них было одно: выражение глаз, в котором смешались покорность и дерзость, смелость и нежелание рисковать. Они уже были «вторым сортом» Вермахта. Кто-то попал сюда из строевых частей за дезертирство, кто-то – за нарушение субординации, драку или пьянку. Были среди немецких штрафников и те, кто прошел ад концлагерей. «Политически неблагонадежных» «помиловали» и отправили из ада Маутхаузена и Дахау умирать на Восточный фронт, на штыки русских.