Утром у него болела голова, но сознание необычно обострилось. Со временем головная боль пройдет. Однако он по неопытности не знал, как избавиться от мыслей о ней. Все же он обязан был извиниться перед ней. Она имела право упрекать его за все, что он наговорил вчера, но не воспользовалась им. Николас все еще не мог понять, почему Серена позволяла ему подобные вольности, если только не соврала, что она девственница. Здесь концы не сходились с концами. С одной стороны, Николасу чертовски хотелось, чтобы она не позволила ему зайти так далеко. С другой же — он страстно желал, чтобы она позволила ему это. Николас жалел… он сам не знал, о чем жалел. Николас знал лишь одно — он не хочет, чтобы Серена ушла из его жизни.
Когда фаэтон мед ленно въехал на почтовую станцию, чтобы первый раз сменить лошадей, Серена вздрогнула и проснулась. Она поправила шляпку и непринужденно улыбнулась Николасу, забыв на мгновение все, что произошло между ними.
— Нам лучше подкрепиться, пока будут менять лошадей, — предложил он.
Серена кивнула:
— Кофе пришлось бы весьма кстати.
Николас помог ей выйти из фаэтона и властно приказал хозяину проследить за тем, чтобы ее желания были выполнены. Дело шло к вечеру, день выдался серым и влажным. Дождя не было, но в воздухе витал запах сырости. Серена размяла затекшие конечности, сняла перчатки и потерла окоченевшие мышцы на тыльной стороне шеи. Она глазами отыскала Николаса. Тот наблюдал за ней и улыбнулся.
— Я должен извиниться за то, что вчера наговорил много лишнего, — сказал он.
Серена коснулась его руки:
— Не надо больше об этом. Мы оба наговорили лишнего. Останемся друзьями и забудем об этом.
— Остаться друзьями с женщиной, — протянул Николас и печально улыбнулся. — Для меня это первый случай, но ради вас, мадемуазель… леди Серена, я постараюсь.
Конюхи завершили последние приготовления и придерживали четверку новых лошадей. Николас и Серена сели в фаэтон, и тот тронулся в путь. Между ними почти восстановилась прежняя непринужденная атмосфера, царившая в Найтсвуд-Холле.
Укачиваемый ездой, Николас урывками дремал. Сгущались сумерки, приближался вечер. Серене стало холодно, несмотря на то, что она укутала ноги пледом, а руки держала в муфте из лебяжьего пуха. Она слышала цокот лошадиных копыт, обрывки разговора между кучерами. Раз она услышала крик совы.
Напротив нее Николас неспокойно завертелся на подушках, протянул одну ногу и уперся ей в колени. Ей очень хотелось устроиться рядом с ним, опустить его голову себе на плечо, убрать с его лба пряди гладких черных волос, ощутить успокаивающее тепло его тела.