Ворча и сопя, не сказав ни слова на прощание, Иванов последним покидает наше жилище. Трофейный «шмайсер» забрал себе.
— Не-ет, это не Фадеев, — сокрушенно качает головой Журавлев. — Не Фадеев. Нет!
В землянке воцаряется тишина.
— «Семафор» слушает, — сонно говорит в трубку телефонист. — Есть, проверка связи.
Он приподнимает воротник шинели, залезает в нее весь, как улитка в ракушку, и вновь дремлет. Рядом с ним укладывается на отдых Вдовин.
— Ложись, Петя. Подремать тебе нужно. Скоро на пост, — Журавлев трогает Ипатова за плечо.
— Спасибо, Иван Николаевич. Не дремлется. Что-то я немножко не в себе. Даже с замполитом поцапался. А ведь давно зарок дал: больше молчать.
Утром Ипатова не стало. Его убил снайпер.
Оно было необычайно тихим, это утро. Мы с Ипатовым только что заступили на дежурство. Я, как обычно, вблизи землянки, он в дальнем конце траншеи.
Выстрела я не слышал. Мой настороженный слух уловил лишь тонкий звон каски, ударившейся о мерзлую землю.
Почему она вдруг упала? Ведь не мог же Петр уронить ее с головы просто так. Окликнуть Ипатова? Нельзя, не положено. Шепота он не услышит. Может, мне померещилось с этим звоном каски? Да нет, не может быть.
Со своего места мне уходить нельзя. Подхожу к землянке и зову Журавлева. Иван Николаевич выглядывает, вопрошающе смотрит на меня: что, дескать, случилось?
— У Ипатова что-то звенело. То ли каска упала, то ли лопатой ударил о землю…
Журавлев ныряет обратно, вылезает наружу уже с винтовкой и идет туда, в конец траншеи.
Вскоре Иван Николаевич возвращается.
— Ипатова убило, — тихо говорит он, приседая на дно траншеи. Губы его мелко дрожат, руки, держащие винтовку, тоже. — Понимаешь, наповал. В висок прямо.
Иван Николаевич сжимается в комок и со стоном валится на бок.
Что с ним? Я впервые вижу своего командира в таком состоянии и не знаю, что делать: бежать к Ипатову или поднимать Ивана Николаевича?
А пока стою, как окаменевший, не веря тому, что слышал: Ипатова убило!
Надо звать Тятькина. Всех! Бросаюсь к лазу, зову Тимофея, Галямова.
Пока они вылезают, Журавлев успевает взять себя в руки. Он ставит винтовку в мою ячейку и говорит Тимофею:
— Ипатова убил снайпер. Заступай на его место, а мы с Галямовым принесем Петра сюда.
Иван Николаевич отдает приказание, глядя куда-то поверх головы Тятькина. Губы у него, как деревянные, еле двигаются, словно не хотят, чтобы с них срывались такие страшные слова.
Петю они кладут рядом с лазом в землянку, там, где траншея, постепенно сужаясь, становится уже ходом сообщения. Я очень боюсь покойников. Боялся всегда. Но на Петю не могу, не имею права не смотреть. Вот он лежит на дне траншеи, ставший сразу каким-то плоским и маленьким. Лицо залито кровью. От нее идет едва заметный легкий парок, на правом виске, около уха, темнеет маленькая дырка.