Другой матрос высказался более откровенно. Лейф перевел мне слова этого матроса.
— Ей-богу, он не имеет права сваливать вину на нас. Это он виноват, а не мы. Если бы взял курс туда, где мы били китов в субботу, как это сделали другие китобойные суда, мы бы уже были с добычей.
Я не осмелился оставаться долго внизу. Спросил только у Эрика, как он себя чувствует, а потом решил заглянуть на камбуз к Лейфу — предлог, чтобы не так быстро возвращаться на мостик. Но кок на этот раз выпроводил меня, хотя, мне думается, и понимал больше других, как тяжело может действовать на новичка гнетущая атмосфера на судне.
— Смотри веселей, парень, — попытался успокоить меня Лейф. — Так всегда бывает первые день-два. Тебе-то от этого что?! Возвращайся поскорее на мостик и делай, что он скажет.
Я вынужден был поспешить к капитану. Моя резвость, видно было, пришлась по душе Тору Ларсену, хотя он ничего и не сказал. А обстановка, успел я заметить, накалилась еще больше.
Был самый полдень, и при первом же ударе склянок капитан прорычал, приказывая первому дозорному дня подняться на мачту снова. Мрачный голос Ларсена убил царившую на море тишину.
Я оглянулся вокруг: никогда еще не доводилось мне видеть такой безжизненной и не располагающей к себе картины, какую являл дыбящийся волнами Индийский океан, с неумолимым упорством вздымающий наше судно кверху для того только, чтобы тут же опустить его вниз. Нечто похожее я уже видел в детстве, в разгар лета, во время одной из страшнейших засух у нас на континенте: такая же широкая бездыханная равнина, которую на языке синдаквена называют «Там-Где-Даже-Мужчина-Теряет-Мужество».
Мое созерцание моря было внезапно прервано громким выкриком Тора Ларсена, обращенным уже ко мне:
— Ну, мой юный бур! У тебя, будь я проклят, отличные глаза! Я заметил это, будь я проклят, еще на теннисном корте! (1 Капитан Ларсен познакомился с героем повести в порту на теннисном корте, где наблюдал его игру со школьным приятелем Эриком (ныне находящимся в каюте по причине морской болезни) — сыном владельца «Курта Хансена». — Прим. пер.) Теперь покажи мне, какие они у тебя здесь, на море, а?!
Я повернулся к капитану с опаской, еще не понимая, что у него на уме, но, к своему удивлению, встретил довольно благожелательный взгляд Ларсена.
— Забирайся-ка поскорее с Йохансеном в «воронье гнездо» и быстренько высмотри мне китовый фонтан, будь я проклят! Ясно?
Я ничего ему не ответил. Успел только в первую секунду осознать важность его команды и почувствовать, как сильнее забилось сердце, и сразу же бросился по трапу на палубу, преследуемый громким, скрежещущим смехом капитана — впервые за весь день, — который словно подстегнул мое рвение, и я чуть не упал, прыгая по ступенькам трапа. Я подбежал к вантам — веревочной лестнице на мачте — раньше Йохансена, который еще только достиг правого борта. Мы оба посторонились, давая возможность неудачливому дозорному, стоявшему на вахте до нас, спуститься вниз. Пока он передавал Йохансену бинокль, обменявшись несколькими словами, я, будто по выстрелу стартового пистолета, стал подниматься со всей доступной мне быстротой наверх. Странная вещь: я ни разу в жизни не проделывал подобной операции, и следовало ожидать, что буду карабкаться по вантам осторожно, если даже не опасливо; однако пристальное внимание, с каким я следил все утро за тем, как проделывали это дозорные, придало мне уверенности и смелости лезть вверх с таким видом, будто я занимался этим всю жизнь. Лейф сказал мне потом: все, кто видел это, были уверены, что я подымаюсь в «воронье гнездо» не в первый раз.