Так велик был мой страх — ведь я до сих пор видел кита только на картинке в детской книжке — и так велико чувство ответственности за порученное дело, что я, еще взбираясь по вантам, творил бессловесную молитву: «О всемилостивейший господь! Помоги мне, пожалуйста, увидеть фонтан, и я не буду больше делать ничего дурного до конца своей жизни!»
Я очень быстро добрался до «вороньего гнезда» и опередил Свенда Йохансена. Он медленно перелез за мной через край бочки-трубы и тяжело, с хрипом в горле, опустился на ее дно. Йохансен стал потом моим приятелем, но сейчас он, естественно, не был на седьмом небе от радости по поводу моего присутствия в «вороньем гнезде»; и даже не потому, что нам будет тесновато вдвоем на таком «пятачке», а больше из-за того, что я должен был стать для него еще одним молчаливым доказательством утраты капитанской веры в его, Йохансена, силу зрения.
Он даже не поздоровался со мной, а только посмотрел мне прямо в глаза и откровенно сказал:
— Ты стой тихо и смотри. Если заметишь что-нибудь, скажи наперед мне, договорились?
— Да, сэр, — ответил я не пряча глаз.
Было ему, на мой взгляд, лет сорок пять, и показалось мне, что какое-то уныние на лице и едва заметное напряжение в уголках век, когда он сосредоточивал взгляд на чем-нибудь определенном, свидетельствовали о том, что его зрение, острое когда-то, сейчас начало ухудшаться, и он, зная это, чувствовал себя неуверенно и уязвимо.
Он тем временем сфокусировал бинокль и стал методически осматривать море впереди себя. Я тоже огляделся. Окинул быстрым взглядом все видимое море и, ничего не заметив, посмотрел вниз, на палубу. Меня удивило, как здорово выделяются человеческие лица на окружающем фоне, когда смотришь на них с высоты. Все они внизу при свете солнца выглядели необычно белыми, и все эти лица, от Ларсена до лебедчика — даже физиономия штурвального, — словно загипнотизированные, были обращены к «вороньему гнезду». И еще одна вещь поразила меня — я отчетливо видел все, что происходит в глубине прозрачной голубой морской воды. Например, акула, которая все еще сторожила добычу на своем посту; на поверхности различим был только ее спинной плавник, а я лицезрел всю ее целиком, каждое едва заметное шевеление ее хвоста — единственное доказательство того, что она двигалась безостановочно рядом с «Куртом Хансеном», сохраняя при этом видимую неподвижность.
Свенд Йохансен тем временем медленно, участок за участком, просматривал морскую поверхность сначала невооруженным глазом, а потом через первоклассный немецкий бинокль, приобретенный специально для этой цели хозяевами «Курта Хансена». Как это ни может показаться странным, мой опыт выслеживания зверя во время сухопутной охоты (который, как я надеялся, поможет мне и сейчас) подсказал мне — нужно повернуться лицом к корме судна и поглядеть, что делается сзади нас, в кильватере. Таков непреложный закон для двоих в буше: один — весь зрение и слух — идет впереди, а другой все время проверяет тропу с тыла на случай, если, как это часто бывало, зверь из преследуемого обратится в преследующего.