Я улыбнулся в ответ и выполз из укрытия. Подошел к стойке, сел на высокий стул, собрал остатки человеколюбия и изобразил добрый, сочувствующий взгляд в сторону болезного.
Бармен среагировал моментально. Одной рукой он подхватил пустой бокал, попутно бросил на стойку пробковый подстаканник, второй рукой ловко открыл бутылку пойла с спиртово-пивным запахом и опрокинул в емкость.
Коперфильд бросил опустевшую тару под стойку, буркнул что-то, типа "за счет заведения", и драпанул в максимально противоположный конец бара совершать особые, крайне важные утром, действа. Ну, там, переставлять местами склянки на полке и выравнивать бутылки.
Пострадавший переключился на нового собеседника с детской радостью. Глаза его заискрилась, будто бенгальский огонек.
Как и предполагалось — в течение следующего получаса довелось прослушать душещипательную исповедь с поучительной концовкой про не синячь на работе, потому, как несоциально.
Я угукал, дакал, агакал, подливал от всей души Через полчаса мы стали дружбанами, натурально не разлей вода. Непризнанный гений рыдал на моем плече, клял все подряд, включая судьбу, расслабился совершенно и неизменно заснул.
Я аккуратно переложил павшую голову на столешницу, дернул из заднего кармана водиловых джинсов бумажник и вытряхнул сотенную купюру, последнюю и единственную деньгу, которая там была. Шлепнул ее на барную стойку, бумажник запихнул себе в карман и послал бармену долгий взгляд, понятый без лишних катализаторов. Мол, что, я ничего не видел, мне еще тарелки протирать…
Никакой пользы от требухи, обитающей в бумажнике несчастного пилота, конечно же, скорее всего не было. Просто, на всякий случай.
Я уселся за столик, указал Анжелочке на пустую чашку из-под кофе и высыпал перед собой трофейное собрание жизни.
Для довольно маленького, в геометрическом понимании, лопатника — он оказался, весьма емок в понимании информационном… Какие-то бумажки, ключи, обрезки газетных статей и прочая чепуха.
Половине артефактов применения не было по определению их происхождения, второй половине мозг рисовал исключительно физиологичное будущее. Обломком зубочистки я разворошил кубло и начал перебирать удивительный ансамбль. Что-то передвигал в левую кучку, что-то — в правую. Особое внимание привлек огрызок тетрадного листа с неким подобием календаря, странного вида, расположенного одним столбцом. Он был выведен от руки шариковой ручкой, испещрен стрелками, зачеркиваниями, исправлениями — одним словом, отражал бурную событиями жизнь. Огрызок был тщательно упакован в целлофан. Я повертел его в руках и запихнул в джинсы. Через несколько минут вслед пошли еще пару занятных вещиц. Остатки рухляди вернулись в сидор.