-Да! Да!
- Клавдия Петровна у нас проживает, фамилии ее я не знаю, может и Шерегина... А мужа ее фамилия Штолбов.
Ефиму будто горло сдавили:
- Нет у нее никакого мужа, его убили на войне.
- Ешть муж... Ежели это она, проходите. Пошледняя дверь направо.
Ефим прошел в конец длинного, заставленного всякой всячиной коридора, постучал в указанную дверь.
- Войдите! - ответил женский голос.
У него учащенно забилось сердце: голос Клавы! Низкий, певучий, грудной голос Клавы - это она!
Рывком открыл дверь и... замер! Навстречу ему шла Клава. Белокурая, красивая, с чуть припухлыми губами, странно располневшая... «Беременна!» - словно чем-то жгуче острым резануло Ефима. Она сразу узнала его, побледнела, губы ее нервно дрогнули, серо-голубые глаза расширились. Она протянула навстречу Ефиму до боли знакомые руки.
- Фима! Фима! Какими судьбами? - проговорила слабым голосом, ноги ее внезапно подкосились, она покачнулась...
Ефим едва успел подхватить ее, отнес на диван, бережно подложил под голову вышитую подушечку, снял комнатные туфельки. Ноги - как лед, руки - тоже, она без сознания. Ефим растерялся: что делать? Вспомнил, что в таких случаях полагается сбрызнуть человека водой. Где вода? Ах, вот она, в зеленом стеклянном кувшине на столе. И стакан рядом. Ефим усердно брызгал воду на ее лицо, осторожно тряс:
- Клава, Клавочка, очнись, что с тобой? Очнись, пожалуйста! Родная! Ну, очнись же!
Кажется прошло не меньше получаса, прежде чем она медленно приоткрыла таза, лицо ее чуть порозовело.
- Извини, - сказала чуть слышно. - Это так внезапно... так неожиданно... Не ждала я тебя, понимаешь, совсем не ждала... Прости...
Ефим взял в свои ее теплеющие руки.
- Не волнуйся так, успокойся. Я случайно нашел тебя в Москве. Ведь я ничего этого, — Ефим невольно подчеркнул слово «этого», - не знал, честное слово не знал. Иначе разве посмел бы к тебе явиться?
- Дай, пожалуйста, водички. - Клава медленно, с паузами, пила маленькими глоточками. Ефим с горечью и укоризной смотрел на дорогие, да, еще дорогие черты, с болью начиная осознавать: волею судьбы вновь найденная им любимая женщина теперь потеряна для него навсегда.
- Ой, что же это я разлеглась? — с завидной для беременной легкостью она соскочила с дивана, сунула ноги в туфельки, тонкими ловкими пальцами поправила белокурые пышные волосы, мельком бросила взгляд в зеркало. -
Я очень постарела, подурнела? - спросила нарочито кокетливо.
Ефим понял: и кокетство, и нарочитость-уловка, чтоб уйти от объяснения с ним.
- Не очень, - ответил он. - Ты все такая же красивая, даже в таком положении.