За эти две недели я перепробовал все. Расспрашивал солдат и офицеров, ходил на заставы, стрелял из всего, что стреляет, начиная от секретного бесшумного пистолета до ППШ времен Отечественной войны, читал книгу Карпентьера, раненую осколком «эрэса». Пил жуткий самогон, слушал анекдоты, рассказывал их сам, болел, выздоравливал и все начинал сначала. Теперь мне кажется, что я родился и вырос в этом проклятом кишлаке, что я растворился в этом быту, стал его частью, перестал отделять себя от людей в военной форме, да и они тоже в конце концов устали видеть во мне человека с блокнотом. Меня признает теперь за своего даже черная, совершенно опустившаяся от лени кошка Маня, которая прыгает на мою койку как в свою собственную, облизывается и зыркает желтым глазом.
Если написать портретную галерею рухинцев, то в ней обязательно должны быть: добродушный голубоглазый и всегда голодный толстяк — «генеральный секретарь» полковой парторганизации; доброжелательный капитан — начальник клуба, сосланный в Руху за былое пристрастие к зеленому змию; Томка-Хиросима — молдаванка с черными волосами по пояс, получившая это прозвище за переполох, который вызвало у мужской части гарнизона ее появление в Панджшере; заведующая столовой «мама Надя», которой муж ежедневно пишет письма из дома, приклеивая в уголок письма свою фотографию размером три на четыре сантиметра, — и многие, многие другие.
Но непременно — резкий, насмешливый, чуть заикающийся тридцатипятилетний командир батальона Сергей Ушаков.
— Что у тебя в батальоне творится, Ушаков? — недовольно окликнул его как-то раз в Баграме командир дивизии. — Ты, говорят, пятерых солдат чуть не расстрелял перед строем?
— Шестерых, товарищ генерал, е-е-сли быть точным, — ответил, не моргнув глазом, майор Ушаков, который действительно едва сдержался, чтобы не расстрелять перед строем шестерых двадцатилетних подонков, возведенных в «деды» негласным солдатским законом.
«Раз ку-ку, два ку-ку, скоро дембель старику», — песня, которую они заставляли петь для себя молодых бойцов перед каждым отбоем, — самое безобидное из того, что входило в программу унизительной пытки. После этого случая Ушаков учредил в своем батальоне не предусмотренное уставом горно-вьючное подразделение, укомплектованное такими «дедами». Задача у подразделения верблюжья: подъем грузов на вершины гор, где расположены посты. Через пару недель на такой работе любой разгильдяй становится шелковым отличником и боевой и политической подготовки сразу.
— Запомните, дети, — говорит Ушаков солдатам своим хриплым, насмешливым голосом, — у нас в батальоне только один разбойник — это я, и помощники мне не нужны.