— Когда же вы их похитили?
— В день дядиных похорон. Часы с цепочкой лежали в ящике его комода.
— И затем, с помощью своего хорошо подвешенного языка, вы понудили меня отозвать детектива, который следил за вами? И тогда уж беспрепятственно проникли в депозитарий? Так, что ли, получается?
— Бог с вами, при чем тут мой язык? Вы бы видели его ботинки!
— И вы же поместили объявление в газете о смерти Джона Гайда?
— Да, и мне бы хотелось знать, как удался ваш разговор с генералом? — промурлыкал Рэндалл.
— Это сейчас уже не так важно… Значит, содержимое сейфа вы сожгли?
— Да, все кроме бумаг, относившихся к шантажу Рамболда. Их я на всякий случай оставил.
— И вы намеревались прикрыть таким образом все дело? И дать уйти Рамболду, убийце? Понимаете ли вы, что противодействовали правосудию?
— Вы должны помнить, суперинтендант, что я не служу в Скотленд-ярде. Я всего лишь заботился о репутации моей семьи.
— Хотя я лично мог бы только приветствовать такую верность интересам фамилии, это был порочный подход, мистер Мэтьюс!
— Но это, слава Богу, меня не слишком волнует, — заметил Рэндалл.
— А где то признание Рамболда, которое вы собирались мне предъявить? — спросил Ханнасайд.
— А вы уж решили, что я прямо так вам его и отдам в руки, простодушно и доверчиво! — засмеялся Рэндалл. — Не беспокойтесь, я выслал его почтой в Скотленд-ярд сегодня, и завтра утром оно будет получено и запротоколировано — без вас. Так что, увы, вы уже его не порвете в мелкие клочки…
Ханнасайд без спросу налил себе приличную порцию виски, не добавил содовой, а выпил сразу. Он встал, стараясь держаться прямо.
— Ладно, будем считать, мистер Мэтьюс, что вы не оставили мне иного пути — как только напиться и закрыть дело. Да, вот еще что… А ваше имя фигурирует в этом признании Рамболда?
Рэндалл тоже встал и засмеялся:
— Зачем же? — сказал он. — Зачем мне вмешиваться в эти темные делишки? Знать их не знаю и светиться в них не хочу…