Мужчина по другую сторону стола был маленький и уже начал лысеть. Одет небрежно, пальцы, сжимавшие поручни кресла, неухоженные, с грязными обломанными ногтями. Исхудавшее, нездоровое лицо, казалось, выражало готовность просить прощения по любому поводу. Подбородок у него дрожал, глаза бегали. Мужчина начал всхлипывать, по его щекам скатились две слезинки.
— Ага, — строго сказал Колльберг, — ты так молотил его по голове бутылкой, что она разбилась у тебя в руке.
Мужчина кивнул.
— А потом, когда он уже лежал на полу, колотил по нему стулом. Сколько раз ты его ударил?
— Не знаю. Не много. Не много, но сильно.
— Вот именно. А потом повалил на него буфет и ушел. А что в это время делал третий из вашей компании — Рагнар Ларссон? Он не пытался как-то вмешаться, я имею в виду, воспрепятствовать тебе в этом?
— Нет, он ничего не делал. Ни во что не вмешивался.
— Не начинай снова лгать.
— Он спал. Он был пьян.
— Пожалуйста, говори чуточку громче.
— Он лежал на постели и спал. Он ничего не видел.
— Несомненно, пока не проснулся, а потом взял и пошел в полицию. Так мы узнали об этом. Однако кое-что мне непонятно до сих пор. Почему вы подрались? Вы ведь никогда в жизни не видели друг друга до тех пор, пока не встретились в том притоне. Разве не так?
— Он сказал, что я тупой фашист.
— Это слышит любой полицейский несколько раз в неделю. Меня уже сотни людей называли фашистом, гестаповцем и еще гораздо хуже, однако я из-за этого никого не убил.
— Он сидел напротив меня и все время повторял, что я тупой фашист, тупой фашист, тьфу. Он вообще больше ничего не говорил. А потом он начал петь.
— Петь?
— Да, чтобы поиздеваться и разозлить меня. Песни про Гитлера.
— Ага. А ты дал ему для этого какой-то повод?
— Я сказал, что моя мама была немка. Но это было до того.
— До того как вы начали пить?
— Да… Я сказал лишь, что не имеет значения, кто у человека мама.
— И когда он хотел пойти в кухню, ты схватил бутылку и ударил его сзади по голове?
— Да…
— Он упал?
— Как подкошенный. У него потекла кровь. И я сказал: ты нацистская свинья, я сейчас покажу тебе.
— И ты продолжил избивать его?
— Я… я испугался. Он был сильнее меня и… Вы не понимаете… все словно кружится вокруг, все видится в красном цвете… Я вообще не соображал, что, собственно, делаю.
У него затряслись плечи.
— Пока достаточно, — сказал Колльберг и выключил магнитофон. — Покормите его и спросите у доктора, можно ли дать ему какое-нибудь снотворное.
Полицейский у двери медленно встал, надел фуражку, взял убийцу за руку и вывел из кабинета.
— Ну, пока. Увидимся завтра, — рассеянно бросил Колльберг.