— Выпьешь чего-нибудь?
— Нет. — От отвращения Лера вся передернулась.
— Ну подожди расклеиваться, Лер, ты еще ничего не знаешь наверняка. Это только твои домыслы. Не накручивай заранее. Так можно заболеть, будучи совершенно здоровым человеком.
— Ты помнишь, как у твоей мамы было?
— Конечно, — Галка тяжело опустилась рядом с Лерой, — конечно, помню.
— У меня те же симптомы.
— Голова болит, кружится и в глазах темнеет?
— Да, — прошептала Лера, давясь слезами. Галка прижала к себе подругу, и обе заплакали.
— Девочка моя, надо бороться. — Галина была слишком деятельным человеком, чтобы горевать.
— Хорошо. — Лере сейчас, как никогда, нужен был оптимизм подруги.
— У меня остались телефоны маминого врача-онколога. Профессор Батурин — прекрасный человек. Я договорюсь, он тебя возьмет к себе в отделение.
— Хорошо, — размазывая слезы по щекам, потрясла головой Лера.
— Ты еще не написала заявление на увольнение?
— Нет.
— Вот и отлично. И замечательно. Пусть Дворник оплачивает хотя бы больничные тебе.
— Ага, — поддакнула Лера. Мысли ее были далеко, с Крутовым.
Господи, что тебе стоит? Четыре года. Только четыре года — и она будет готова.
На заседании коллегии администрации присутствовало только физическое тело Крутова. Душа и мысли оставались на втором уровне скромного холостяцкого жилища, где беспокойно металась на подушках и сбивала простыни любимая женщина.
Игнатьевна сейчас, наверное, печет тонкие блинчики, мечтательно думал Василий, и взгляд его окончательно замаслился. Хотя блинчики находились под строжайшим запретом, как пагубно влияющие на работу пищеварения и вообще, Игнатьевна с завидным постоянством нарушала запрет.
Отвлекая от благостных мыслей, Крашенинников сопел в соседнем кресле, в которое с трудом втиснулся, шуршал бумажками, вертелся и толкался локтем.
— Перерыв до четырнадцати тридцати, — объявил почтенному собранию секретарь.
— Давай скорей, все разметут сейчас, останется один салат оливье, — шепнул Борисович, стартуя из кресла.
Действительно. Сильные мира сего ходко потрусили в буфет, мало чем отличаясь от оголодавших великовозрастных оболтусов в летнем лагере: похоже, в детстве вместо БЦЖ им привили привычку работать локтями.
Борисович, пыхтя, теснил конкурентов пузом.
Погруженный в воспоминания, от которых ускорялся пульс, Крутов сложил в кейс пресс-релиз, увесистую пачку сопутствующей макулатуры и блокнот, в котором накалякал несколько рожиц. Если он и испытывал голод, то совершенно другого рода.
По счастью, предсказание Борисовича не сбылось.
Выбрав мясо по-французски и зеленый салат, который Борисович тут же обозвал «силосом», Крутов устроился за столом и вяло ковырялся вилкой в тарелке.