— Верни одеяло.
— Странная зависимость. Первый раз слышу. Неужели такой рецепт? Как называется? Яичница под одеялом?
— Под одеялом я дойду до шкафа и возьму одежду, — смеясь, объяснила Лера.
— А без одеяла слабо?
Рука нырнула под подушку. Лера охнула и закрыла глаза.
— Не будет тебе никакой яичницы, — прошептала она, млея.
Ясно, что если они продолжат в том же духе, то умрут от истощения.
— Вась, а долго так может человек? Люди. Я имею в виду — партнеры, — с трудом выпуталась из словесной ловушки Лера. Жизнь сделала крутой вираж, но кто знает, что таится за следующим поворотом.
— Может, и не бесконечно, но очень долго. — Василий скроил потешную физиономию. — Оч-чень, оч-чень, оч-чень долго. Собственно, мы будем заниматься любовью почти без отдыха до ста лет.
— Твоих ста или моих? — У Леры перехватило дыхание: этот мужчина сказал «мы». «Мы, мы, мы», — покатилось эхом по организму.
— Твоих, — благодушничал Крутов, — две мумии сливаются в экстазе — что может быть прекрасней.
— Извращенец! — прыснула Лера.
— Иди ко мне.
— Вась, я тоже есть хочу. — В подтверждение этих слов в животе у Леры заурчало.
— Закажем пиццу, — решил проблему Крутов. — А пока иди сюда.
На кромке сознания возник смутно знакомый образ. Лера всмотрелась и вспомнила — муж! То, чем она занимается сейчас, называется измена. Она сделала это. Она изменила Казимиру. И это оказалось сладостнее, чем она могла вообразить.
В постели с Крутовым Лера избавилась от иллюзий: она-то думала, что Казимир — сексуальный бог, лучший из лучших. Оказалось, что сексуальным богом Казимира сделала Лерина неискушенность.
В ладонях Крутова, чутких, как у режиссера, Лерино тело пело как небольшой оркестр.
Сольную партию несмело начала скрипка, вот осторожно вступило фортепьяно, а вот гобой, он повторяет тему скрипки, но не совсем… не совсем. Чарующие звуки сливаются в многоголосье, сплетаются в узор и рассыпаются, открывая неведомое, — так рождается новая вселенная. И так три раза подряд. Три вселенных за одну ночь.
Может, она какая-то извращенка? Конечно, так не бывает у приличных женщин, только у нимфоманок. От внезапной догадки Лера заплакала.
— Что, Лерочка, что? — подскочил Крутов.
— Я уродка, да? У меня какое-то отклонение?
— Что ты?! Какая же ты уродка, — утешил Василий, — ты только маленькое чучелко.
— Трепло.
— Да это все остальные в сравнении с тобой — уроды, а ты потрясающая, ты самая восхитительная, ты… — зашептал жарким шепотом Василий, — ты мечта, а не женщина. Думаю, ты заслуживаешь всего самого лучшего.
Лера провела пальцем по литым мышцам груди с темным островком волос между коричневыми сосками — все в точности как она представляла: