– Держись, – еще раз сказал Славик Борису и встал.
Вячеслав подошел к Олесе и прошептал:
– Борька не жилец. Он умрет еще до того, как мы найдем отсюда выход.
Его поразило собственное спокойствие. На его глазах умирает друг, а он об этом говорит так, будто является его лечащим врачом. Никаких эмоций, просто диагноз.
– Я знаю, – ответила Олеся.
«Что с нами произошло? Мы стали каменными».
– Тем не менее, чем быстрее мы выйдем на поверхность, тем больше у Борьки шансов выжить, – последние слова Олеся произнесла нарочито громко, и Шувалов не пропустил ни одного ее слова.
– Надо взять его с собой, – строго сказал Прудников.
– Не говори ерунды! Он сам идти не сможет, его жена тоже. Ты дотащишь их двоих? Если да, то вперед.
– Ты же сказала…
– Что я сказала? Я сказала, жить будет, но недолго. Ранение в живот. Если вовремя не оказать помощь, то летальный исход.
– А вовремя мы ни черта не сможем.
– Точно.
– Но надо же что-то делать? – не унимался Прудников.
– Добить.
Славик едва не упал от услышанного. Борька хрипел, поэтому Вячеслав и не узнал его голос.
– Сява, добей меня.
«Чем, штопором, что ли?»
И тут Прудников вспомнил о топоре. Он лежал у сломанной ноги друга.
«Я не смогу».
– Добей, – прорычал Борька.
Славка взял топор. Олеся наблюдала. Он чувствовал, что девушка не сводит с него глаз.
«Нет, я не смогу».
– Держись, братан, – сказал Вячеслав и повернулся к Олесе: – Побежали.
* * *
Мишка шел немного впереди, то и дело перекладывая нож из руки в руку и вытирая взмокшие ладони о штаны. Ведь надо было остановить всех, когда он увидел отрезанную голову Олеси. Сон это был или видение – наплевать. Надо было всполошиться и отказаться идти. Тогда, может, Славка, Сережка и Наташа тоже не пошли бы. А потом Борька отменил бы свою сомнительную экспедицию. Попили бы самогоночки да по домам. Как он хотел домой, кто бы знал. Больше, чем напиться. Он потрогал задний карман. Фляжка лежала на месте. Как он ее еще не выронил? Мишка достал плоский сосуд и украдкой выпил. Хорошо, хоть успел налить в нее самогонки, пока друзья что-то обсуждали на улице.
– Все прикладываешься? – Его догнала Соня и укоризненно посмотрела на друга.
– Мне так думается лучше, – попытался оправдаться Болдин.
«Глазастая! Я от страха ни хрена не вижу, а она…»
Крик раздался где-то за стеной. Миша замер. Он даже руки перестал вытирать.
– Что это было? – охрипшим голосом спросил Болдин.
– Кому-то сейчас хуже, чем нам, – хладнокровно произнесла Соня.
После гибели Сашки Софья стала другой. Оно и понятно, но чтобы вот так рассуждать о возможной гибели своих друзей… Да в ней не больше чувственности, чем в его фляжке в заднем кармане.