– О да! – неопределенно промычал Мишель.
– Аленка, ты чего? – Мария в страхе глядела на подругу.
– Он к кому, Маня, пришел? Ты посмотри на меня! Я похожа на тех, кого можно за тряпку, как проституток, купить? Я похожа, скажи, на тех, кто согласен в Африку бежать за тряпки?
– Да нет, Аленка.
– А он, как паршивый кот, все на свою сумку поглядывал, все меня своими тряпками соблазнял. Да мне плевать на твои вещички! И как ты посмел даже подумать, Мишельчик, что я польщусь на них!
– О да! – не к месту воскликнул иностранец, во все глаза глядя на Аленку.
Топорковой нравились принесенные вещи, но сейчас в присутствии подруги она вдруг почувствовала, как жалко будет выглядеть в глазах Марии, польстившись на подачку иностранца: унизили ее не сами вещи, а то, что он с такой торжественностью водрузил сумку на стол и стал раскладывать вещи с затаенным блеском в глазах. И вот когда Аленка уловила на его лице так не понравившуюся ей улыбку, ее обуяло гордое желание избавиться от вещей.
– Маня, принеси узелок! – попросила Топоркова.
– Какой узелок?
– Сумку в клетку!
– Зачем она тебе?
– Я тебе сказала! – воскликнула Алена таким властным голосом, что Мария не смогла ослушаться.
– Маня, – проговорила Топоркова тихо, с расстановкой, подыскивая слова. – Он думает, мир держится на одном большом слоне, имя которому – вещь! Совесть – главное! Понял?!
– Я не думаль, – торопливо ответил Мишель, пытаясь отклонить обвинения.
– Если ты не думал, то ты, Мишельчик, иногда думай, – проговорила уязвленная Топоркова (и Мария никак не могла понять, чего же все-таки желает ее подруга). – И тогда я тебе прощаю. Но ты должен понять.
– Я понималь, – растерянно пробормотал Мишель.
– В таком случае ты согласен со мною, что вещь – не самое главное в мире и в нашей короткой жизни?
– Согласен!
– Так. Молодца! В двухтысячном году на мой день рождения что выпадает – понедельник, вторник, посчитай на своих японских часах.
– Вторник, – посмотрел на часы и покрутил что-то на них Мишель.
– Мишельчик, быт человека набит вещами и хорошими, и плохими, но не в них, Маня, дело, не в них состоит наша жизнь. Ты помнишь, Маня, умирает Иван Ильич? О чем он говорил в свои предсмертные дни? А? Жил красиво! Потому дело не в вещах, а в другом – в совести! Поэтому я тебе хочу сказать, Мишельчик, по совести: уходи от меня. Бери свои вещи и уходи. Не хочу уж ничего больше я: ни кофточек, ни американских простроченных джинсов, ни голландских туфель. Ничегошеньки не хочу!
Мишелю предлагали уходить. И это произошло в тот самый день, когда Топоркова должна была сообщить ему свое окончательное решение. Мишель переводил взгляд с сумки на Алену и обратно и не мог вымолвить ни слова.