– Люда, – стараясь быть одновременно тактичной и убедительной, выговорила я, – так нельзя…
– Можно!! – выкрикнула девушка. – Когда колоться нечем – можно! Ты знаешь хоть, что такое диабет?!
– Нет, – тихо призналась я.
– Это – смерть! Без инсулина… Я спать спокойно не могу, когда запаса нет. Знаешь, что четыре года назад было? Нет? Инсулин из аптек пропал, я к коме готовилась. Мамка все деньги на спекулянтов извела!
– И все же так нельзя, – упорствовала я. – Ты хоть уверена, что там инсулин?
– А что там может быть? Яд? Наркотик?
– Ну-у-у, я не знаю…
– А я знаю. Там инсулин. Инсулин и шприцы. Можешь мне поверить, не ошибусь.
Я поднялась на ноги, взглянула на раскрасневшуюся девушку с высоты своего весьма среднего роста и попросила:
– Покажи, где этот инсулин.
– Там, – махнула рукой Людмила и отвернулась. – В ящике под зеркалом.
Я подошла к туалетному столику, выдвинула ящик и увидела в нем два прозрачных пузырька, нечто, напоминающее толстую авторучку и россыпь тонких одноразовых шприцев.
– Какой из пузырьков – твой? – спросила строго.
– Не знаю, – мстительно отозвалась
Мила.
– Люда, я серьезно.
– Я тоже. Не знаю.
– А ты уже… – крутя в руках стеклянных близнецов, задумчиво пробормотала я.
– Делала, делала, – усмехнулась горничная. – Там инсулин. Успокойся.
Я вернула склянки на место. Людмила, сложив руки на груди, демонстративно таращилась на экран, и я, как это часто бывает в присутствии нездорового человека, почувствовала себя неловко. Что здоровая крепкая деваха может понимать в настоящих бедах? Для диабетика инсулин – символ жизни, а для меня – две одинаковые склянки.
– Прости, – пробормотала я и принялась складывать в сумку чужие вещи.
– Проехали, – миролюбиво, но все еще сухо отозвалась Людмила.
Неловкость нарастала, обиженная Люда, кажется, совершенно слепо смотрела на экран, я прихватила из шкафчика полотенце, Людочкину пижаму и отправилась в душевую – принимать душ и застирывать бельишко, которое высохнет за ночь на горячей батарее.
«Завтра же надо напрячь Бармалея и съездить к Маринке за вещами, – ублажая тело чужим гелем, размышляла я. – Сколько можно Людмилиными милостями пользоваться?.. Или подождать? Вдруг Вяземская откажет от места?..»
Три странных дня, которые я вроде бы провела на должности горничной, рабочими назвать было никак нельзя. Я даже пыль ни разу не смахнула. И до сих пор не знаю, где прячутся швабры и полироли…
В двенадцатом часу, когда по экрану с невообразимой скоростью замелькали титры, Людмила (молчавшая все это время) поднялась с кровати, подошла к туалетному столику и чем-то там зашуршала.