— А-а-а, — протянула Марта. — Так ее не будет, Боря.
— Как это? — Борис Аркадьевич прекратил раскачиваться и удивленно посмотрел на собеседницу.
— А при чем здесь ты? Ты девчонку в глаза не видел. Борсетку стащили у меня и Ляльки. Мы с Лялькой и объясняться станем.
— Но ведь девчонка скажет…
— Да мало ли, что она скажет! Воровка, шантажистка и преступница! Она может выкручиваться как угодно! Следаки и не таких артистов видели. Но, Боря, пулевое ранение на плече у Вовы, а не у нее. Кому поверят? Мы, дорогой мой, потерпевшие.
— Вова тоже не ангел, — буркнул Гольдман, — в милиции на него досье заведут толщиной с «Войну и мир».
— Конечно, — кивнула Марта. — Досье. А кого, как не Вову, ко всяким воровкам посылать? Отца Серафима? Нет, Боря, все логично. В ментовке не дураки сидят, там знают, чем Вова в нашей конторе занимается. Он, Боря, щекотливые вопросы улаживает и за это деньги получает.
Гольдман вскочил на ноги и начал кружить по комнате. «Так-так-так», — бормотал Борис Аркадьевич, его щеки тряслись, губы шевелились почти без звука.
— Значит, ты предлагаешь… — начал он.
— Я, — жестко оборвала Домино, — ничего не предлагаю. Хочешь — отвезу тебя в аэропорт, хочешь — Ляльке позвоню. Выбирать тебе. Впрочем… я могу тебя и к девчонке доставить. Авось в тебя она не выстрелит. Договоришься. Откупишься.
В половине седьмого утра Марта поехала в шестую больницу. Распихав по белым халатам взятки, она прошла в палату Гудвина и, не смущаясь, разбудила спящего после операции под наркозом подельника.
— Подъем, Вова. Наши в городе. Боря сидит у меня и пишет заявление. Лялька тоже там, ждем только адвоката.
В глазах Гудвина плавал наркотический туман. Вова облизал сухим языком потрескавшиеся губы и просипел:
— Заяву отдавайте по твоему адресу… там мой старлей трубит. Я ему позвоню, скажу, чтоб постарался дело себе взять.
— Хорошо. — Марта поднесла к Вовиным губам чайничек и напоила водой.
— Лялька согласна?
— Угу. Любит она тебя, Вова, никак не пойму за что.
Гудвин довольно оскалился:
— Есть за что, Домино.
— С меня одного потребовала — никогда не называть Лялькой. Говорит, с детства кукольных имен не выносит.
— Боря как?
— Плачет. Птичку жалко.
Гудвин пристально поглядел на Марту, потом откинулся на подушку и, разглядывая белый больничный потолок, спросил:
— А тебе, Домино, не жалко девочку?
Домино поправила на Вове одеяло, погладила больного по волосам и тихо произнесла:
— А меня, Вова, жалел кто-нибудь?
Гудвин скосил глаза на Марту:
— Тебя пожалеешь…
— А ты попробуй. Если девчонка сильная, выдержит. Из зоны вытащу, денег дам. Захочет, на работу устрою.