Ритуальное убийство на Ланжероновской, 26 (Карп) - страница 39

 - А судачат бабы, что видели его на Староконном? – нерешительно возразила другая.

 - А может это и не он, кто знает, - не унималась баба с кошелкой.

 - Как ты думаешь, это убийство?

 - А ходят слухи, что евреи его прикончили для крови на мацу.

 - Ты дура, чи шо? – вступила третья из толпы, - да те явреи ни в жисть не употребляют крови. Я подрабатываю в нашем доме, режу кур нашим хозяйкам. Так они не притронуться к той куре, пока я из неё всю кровь выпущу, до последней кровинки.

 - А може то похитили? Украли мальчика цыгане?

 - Да кто его мог утянуть? Кому он нужон. Он что, какой-то Бродский или его сын? Он, мамаша убивается. Кто её не знает. Злыдня-злыдней. Еле перебивается рыбой на Привозе. И муж – хиляк, еле дышит.

 - А вы читали в «Одесских новостях»? Каждый раз прописывают про пропавших людях. Исчезают бесследно, как в омут проваливаются или бездну. Просят народ сообщить хоть что-нибудь, что подало бы на след воров или убийц. И ничего. Никто не видел. Никто не слышал. Одни перетолки, а мальчика нет.

 - А на море сколько тонут. Кто специально, а кто по неосторожности. А пьяных сколько пропадает?!

 - Больше бы пили и не то случилось.

 -  Что вы про каких-то людей. Тут мальчик маленький пропал. Не утопился, не сгорел. Просто пропал. Не уж-то убили? Зачем?

    К толпе судачащих баб подошел мужчина, постоял-постоял с полчаса, прислушиваясь к разговорам, потом махнул рукой, бросив в сердцах:

 - Не морочьте головы!                                                                      

    И пошёл прочь.

  ***

 - К вам можно? – постучав в открытую дверь, вошел в квартиру Фёдор, - Пелагея Ивановна, здрасьте вашему дому. Василий дома?

 - Да дома он, дома. Болеет Василий. Тяжелый он. Доктор говорит, что потрисение у него. И то, трисёт его всего. Я уже теплое одияло достала, малину давала с чаем, а его всё трисёт и трисёт. Бредит, мечется, кричит: «Простите, больше не буду. Виноват я, не хотел…не хотел».

    Федя прошел в полутёмную спальню. На кровати, укутанный теплым лоскутным одеялом, лежал, весь в поту, Василий. Фёдор склонился над ним и громко позвал:                                                                                                       

 - Ты меня слышишь, Василий? Это я – Федя. Василий? –  и потряс слегка за плечи больного.

    Тот открыл глаза, посмотрел сквозь Фёдора в пустоту и снова закрыл глаза.

 - Пелагея Ивановна, - позвал Фёдор, - у вас водка есть? Дайте ему полстакана, сразу полегчает.

    Фёдор приподнял Васькину голову, поднес к его губам стакан с водкой, которую он выпил без сопротивления, крякнул, кашлянул, глубоко вздохнул и открыл глаза.