— Если мне нельзя было доверить даже управление машиной, — поведала мне Шарлотта вчера, — как же, черт возьми, я смогла бы обеспечить себя и детей?
Ах да, Шарлотта теперь чертыхается и даже употребляет кое-какие выражения покрепче. Она определенно становится необузданной женщиной.
Полагаю, Эфраим Кросс, царствие ему небесное, обнаружил эту необузданность раньше всех.
Теперь, когда Леонард в тюрьме, Шарлотта, похоже, начинает понимать, какая она на самом деле сильная. Она также понимает, как сильно нуждаются в ней ее дети. Хотя Донни и Мэри чувствуют себя лучше, чем можно было предположить, не думаю, что в тот день они лишь по чистой случайности звали только одного человека — «мамочку»! По словам Шарлотты, Леонард всегда был слишком занят, чтобы стать хорошим отцом. Так что дети в отсутствие папы выглядят даже более счастливыми, чем прежде.
Кроме того, сто тысяч долларов неплохо помогли Шарлотте разобраться с финансовыми проблемами. Мы с ней пришли к соглашению. Хотя я отлично понимала, что не должна брать этих денег, — Кросс определенно оставлял их не мне, — Шарлотта настояла на том, чтобы я получила мои обычные риэлторские комиссионные — семь процентов. Думаю, их можно назвать надбавкой за риск.
Что я могла ответить на ее предложение? Ничего, кроме "большое спасибо, не откажусь".
Слушая откровения Шарлотты, я также придумала, что сказать моим сыновьям, Даниэлю и Натану. Наверное, истинная правда: если тебя все время опекают, ты навсегда останешься ребенком. История отношений Шарлотты и Леонарда побудила меня заявить мальчикам, что они могут больше не рассчитывать на помощь матери в латании пробоин и затыкании дырок. Я наотрез отказалась выдавать им впредь деньги на продукты, кроссовки и прочее.
Их стоны услышали бы аж в штате Теннесси.
Получается, что я записала сыновей в школу выживания. Надеюсь, они ее окончат.
У меня есть и другие надежды.
Связанные с Матиасом.
Я провожу немало свободного времени у его больничной койки. Конечно, стараясь подгадывать свои посещения так, чтобы не столкнуться ненароком с его матерью.
Мы с ней уже как-то столкнулись. Думаю, мне надолго хватит впечатлений.
Случилось это в холле больницы: Харриет выходила из лифта, а я в него заходила. Увидев меня, Харриет немедленно напряглась, и я догадалась, что эту даму не очень-то тронула забота, которую я проявляла о ее сыне.
Харриет сначала холодно уставилась на меня, потом на воздушные шарики, которые я держала в руке, — я принесла дюжину разноцветных шариков, и на каждом было написано: "Выздоравливай!" Затем перевела ледяной взгляд на пакет, который был у меня в другой руке: книги и журналы для Матиаса. А потом уже Харриет в упор меня не видела. В основном по той причине, что ее глаза превратились в очень узкие щелки.